Эрика-Джейн Уотерс - Песнь призрачного леса [litres]

Он кивает.

– Я не лишал его жизни. Но… все равно что лишил.

– Ты знаешь, кто это сделал, – гну свою линию, – и молчишь. Сидишь за решеткой. А убийца Джима гуляет на свободе.

Джесс разглядывает собственные руки, на лице его играет причудливое выражение – смесь стыда, страха и усталости.

– Почему же ты не борешься, не защищаешься, остаешься здесь себе на погибель, позволяешь упечь себя в тюрьму? – Мой тон выдает нетерпение, досаду – но как же иначе?

Он снова кладет голову на руки. Следующие слова я едва могу расслышать:

– Мне никто не поверит. Да и не должны. С какой стати? С моим-то «послужным списком». После всех моих подвигов…

– Это я беру на себя. Мы добьемся своего. Я тебя тут не брошу.

Джесс вскидывает на меня умоляющий взгляд. Он очень напуган.

– Шейди, горя и бед, что я натворил, уже хватит на целую жизнь. Дальше будет только хуже. Меня надо остановить. Если я сяду в тюрьму, целы и невредимы останетесь, по крайней мере, вы. И вообще, все встанет на свои места, все будет хорошо и правильно, и никто больше не пострадает. Пожалуйста, пойми.

Я, конечно, бросаюсь расспрашивать, кого же он так боится, кто так крепко держит его, но тут меня осеняет – что, если поделиться с ним формулировкой привидения?

– Между прочим, Джим выразился примерно так: иногда тебя карают за преступление, которого ты не совершал, но это справедливо, поскольку ранее ты избежал наказания, тобою заслуженного.

– Ну и?

– «Ну и»? Это он о тебе? Это ты решил, что настало время расплатиться по старым долгам? За что-то другое, оставшееся неизвестным? – У меня пылают щеки. Я ведь не обвинять Джесса сюда явилась! Но Джим и вправду намекнул: если хочешь узнать, кто желал смерти Уильяму, потолкуй, мол, со своим братцем. А мисс Пэтти прямо заявила: расследование папиной гибели надо возобновить, потому что, может, это Джесс в ней повинен. Ее слова отложились у меня в подкорке, как блошиные гниды в собачей шерсти, и теперь полезли наружу и кусают, кусают. Ненавижу себя за такие подозрения, но поделать ничего не могу. – В чем причина, Джесс? Из-за чего, из-за кого ты так себя ведешь? Вот не верю я, что только из-за Джима!

У моего брата делается такой вид, словно на него накатывают тошнота и ярость одновременно. Словно что-то давно забытое, похороненное под тяжелым спудом, рвется наружу из самых его поджилок.

– Не молчи. Поделись со мной, прошу.

На самом деле я не хочу, чтобы он со мной делился. Мне ведь уже известно, что Джима Джесс не трогал. Я только что испытала величайшее облегчение – ко мне вернулась вера в родного брата…

– Если поделюсь, ты меня никогда не простишь, – произносит он, и я уже чувствую, как под ногами разверзается пропасть. И сводит желудок. Такого мне не вынести. Не выдержать такого, чего ему «никогда не прощу». Не желаю вытаскивать наружу эти тайны. Открывать шкафы со скелетами. И без того уже достаточно перенесла. Боже, оставь мне отвоеванное с таким трудом у судьбы. Джесс не убивал Джима. Это все. И будет с меня.

– Куда там тетя Ина запропастилась?.. – решительно отталкиваюсь руками от стола. – Пойду проверю. Неровен час, отключилась где-нибудь. Дожевывай пока сникерс.

Джесс кивает – и тоже с облегчением на лице.

Широкими шагами пересекаю комнату, стараясь на обращать внимания на недвусмысленные взгляды в спину. Некоторые из местных заключенных косятся плотоядно, как коты на сметану. Но большинство, кажется, просто завидует человеку, которому можно вот так встать и уйти отсюда. Просто встать и уйти.

Тетю я нахожу восседающей прямо на длинной стойке с умывальниками – пальцы судорожно вцепились в ее край, голова поникла.

– С тобой все нормально? – спрашиваю.

Она поднимает взгляд.

– Да. Ты все узнала, что собиралась?

Молча киваю. Тогда она спрыгивает на пол, и мы возвращаемся в комнату для свиданий.

Но Джесса там уже нет.

На улице пошел дождь, такой сильный и колючий, что капли высоко отскакивают от мостовой. Мы несемся к машине рысью, но все равно успеваем промокнуть до нитки. По волосам и одежде стекают потоки воды.

Выруливая обратно к шоссе, гляжу неотрывно на дорогу, прямо перед собой и никуда больше. Методично кусаю щеку изнутри.

– Он убил Джима или не он? – спрашивает тетя Ина так тихо, что за шумом дождя едва слышно.

– Не он, – отвечаю самым твердым и уверенным за последние несколько недель тоном. – Джесс не убивал, но знает, кто убил. И при каких обстоятельствах.

– Какого же черта он торчит в тюрьме, дуралей?

– Видит в этом способ уберечь нас с мамой и Хани. Говорит: «Если я сяду в тюрьму, целы и невредимы останетесь, по крайней мере, вы. И никто больше не пострадает». – О второй части беседы не упоминаю. И вообще, гори она огнем, сгинь, пропади.

Повторяю, что значение имеет только одно: Джесс не убивал Джима и расплачивается за то, чего не совершал.

Тетя Ина не реагирует, так что я взахлеб продолжаю:

– Он сказал, что «ему все равно никто не поверит» – из-за дурной репутации. Интересно, не значит ли это, что подлинный преступник как раз пользуется всеобщим доверием, его все уважают, в нем не сомневаются. Ну или как минимум его слово окажется точно весомее Джессова. Я сначала заподозрила Кеннета, но наш бедолага возражал так решительно. Да и мне, честно говоря, трудно представить себе сводного брата в такой роли…

Тетя согласно хмыкает.

Потом какое-то время едем молча. В мозгу моем лихорадочно прокручиваются варианты, но концы с концами нигде не сходятся – в складную картину, по крайней мере.

– Черт, черт! – не выдерживаю я, в сердцах ударяя ладонями по рулю. – Ну почему вместо дурацких ребусов Джиму было просто не ответить на мой вопрос? Как бы это все упростило!

Тетя кладет мне руку на плечо – успокаивает – и просит:

– А ну, повтори-ка еще разок поточнее его слова.

Вздыхаю тяжело, но делать нечего: шаг за шагом разыгрываю перед нею сцену воскрешения призрака заново, стараясь не упустить ни единого эпизода:

– …А потом добавил: мол, долгие годы вил сам себе веревочку. Или затягивал петлю… А, вот: «Сам лез в петлю и не успокоился, пока не залез». Что-то в этом роде. – Звучит знакомо и немного странно. Где-то я это уже слышала раньше, еще раньше… Вот только где? – Кстати, так принято говорить? В смысле, многие ведь используют такое выражение: «Сам лез в петлю и не успокоился, пока не залез»? – Смутное воспоминание витает где-то совсем рядом, над головой.

– Я, по-моему, первый раз слышу.

Что-то тут кроется, только никак не нащупаю… И все думаю, думаю, напрягаю и напрягаю башку – до тупой боли в затылке.