Сильвия Морено-Гарсия - Мексиканская готика [litres]

– Значит, вы считаете себя королем?

Улыбаясь, Говард потянулся и похлопал ее по руке. Его кожа была сухой и тонкой, как бумага.

– Ничего такого грандиозного.

– Нет, меня это не шокирует, – вежливо ответила Ноэми.

– Я почти не знал Агнес. – Говард пожал плечами. – Мы поженились, но и года не прошло, как пришлись организовывать похороны. Тогда дом еще не достроили, а шахта работала всего несколько месяцев. Потом прошли годы, Алиса подросла. В этой части мира для нее не было достойных женихов. Так что это был естественный выбор, можно сказать, предопределенный. Это ее свадебный портрет. Видите? Дата четко видна: тысяча восемьсот девяносто пятый. Чудесный год. Столько серебра добыли. Целую реку.

Сбоку действительно был написан год, а ниже – инициалы невесты: А. Д. Точно такие же инициалы были на портрете Агнес, только год другой: 1885-й. Ноэми стало любопытно: они просто стряхнули пыль с приданого первой невесты и передали сестре? Она представила, как Алиса достает белье и рубашки с монограммой АД, прижимает к груди старое платье и смотрит в зеркало. Ничего скандального, но все равно ужасно.

– Красавицы, мои дорогие красавицы, – сказал старик, все еще накрывая руку Ноэми и глядя на картины. Его пальцы терли ее костяшки, и ощущение было неприятным. – Вы когда-нибудь слышали о «карте красоты» доктора Гальтона? Он ездил по Британским островам и составлял список увиденных женщин. Заносил их в каталог как красивых, нейтральных и отталкивающих. Лондон был на первом месте по красоте, Абердин – на последнем. Это может показаться забавным, но здесь есть логика.

– Снова антропология, – заметила Ноэми, аккуратно забирая руку из его ладони и вставая, словно желая поближе посмотреть на портреты.

Честно говоря, ей не нравилось не только прикосновение – ей был неприятен запах, исходящий от халата старика. Возможно, дело в мази или лекарствах, которые он принимал.

– Да, антропология. А что вас смущает? Разве Ломброзо не изучал лица мужчин, чтобы определить типаж преступника? Наши тела прячут столько тайн и рассказывают столько историй без единого слова, разве нет?

Ноэми взглянула на портреты: сжатые губы, острые подбородки и роскошные волосы. Что они говорили, когда кисточка касалась холста? Я рада, я в отчаянии, мне безразлично? Кто знает. Можно представить сотни вариантов, но какой из них истинный?

– Вы упомянули Гамио, когда мы разговаривали в прошлый раз, – сказал Говард, хватая трость и вставая напротив нее. Увы, попытка Ноэми увеличить расстояние между ними провалилась. – Вы правы. Гамио считает, что естественный отбор помог местным жителям этого континента продвинуться вперед, позволяя адаптироваться к биологическим и географическим факторам, которым иностранцы противостоять не могли. Когда пересаживаешь цветок, нужно думать о почве, разве нет? Гамио был на правильном пути.

Говард сложил руки на трости и кивнул, глядя на портреты. Ноэми хотелось, чтобы кто-то открыл окно. В комнате было душно, остальные члены семьи тихо перешептывались. Впрочем… они ли это говорят? Голоса звучали, словно гудение насекомых.

– Интересно, почему вы не замужем, мисс Табоада? Вы ведь уже в подходящем возрасте.

– Мой отец задается тем же вопросом, – сказала Ноэми.

– И какую ложь вы ему рассказываете? Что вам нравятся многие молодые люди, но вы не можете найти того, кто вас очарует?

Он почти угадал, и, возможно, придай он словам определенное легкомыслие, они бы сошли за шутку. Ноэми схватила бы его за руку и посмеялась. «Мистер Дойл», – сказала бы она, и они бы поговорили о ее родителях или о том, как она постоянно ссорится с братом и с многочисленными шумными кузенами.

Но слова Говарда Дойла прозвучали жестко, а в глазах было нездоровое оживление. Он едва ли не ухмылялся, глядя на нее. Высохшей рукой он убрал локон с ее лба, словно оказывал ей одолжение. В жесте не было никакой доброты. Говард был высоким, и Ноэми не нравилось поднимать на него взгляд, но еще больше не нравилось, когда он наклонялся к ней.

Старик был похож на палочника, насекомое, прячущееся под бархатным халатом. Губы его изогнулись в улыбке, когда он наклонился в очередной раз и пристально посмотрел на нее.

Запах от него исходил отвратительный. Ноэми повернула голову и взглядом встретилась с Фрэнсисом. Ей показалось, что он похож на встревоженную птицу, голубя, с испуганными круглыми глазами. Было трудно представить, что этот худой парень – родственник насекомоподобного существа перед ней.

– Мой сын показал вам оранжерею? – спросил Говард, отступая назад.

– Я и не знала, что у вас есть оранжерея, – ответила девушка, слегка удивившись.

Хотя чему удивляться? Ведь она не осмотрела здесь все досконально. Дом-на-Горе был не очень-то гостеприимным, и углубляться в его исследование не хотелось.

– Очень маленькая и в заброшенном состоянии, как почти все здесь, но крыша сделана из цветного стекла. Вам может понравиться. Вирджиль, я сказал Ноэми, что ты покажешь ей оранжерею. – Голос Говарда прозвучал так громко, что Ноэми побоялась, как бы не произошло маленькое землетрясение.

Вирджиль кивнул, поняв намек, и подошел к ним.

– Буду рад, отец, – сказал он.

– Хорошо, – ответил Говард и сжал плечо Вирджиля, прежде чем отправиться на другой конец комнаты к Флоренс и Фрэнсису.

– Мой отец напряг вас рассуждениями о лучшем типе мужчин и женщин? – спросил Вирджиль, улыбаясь. – Ответ с подвохом: мы, Дойлы, лучший экземпляр, но я пытаюсь, чтобы это знание не ударило лично мне в голову.

Улыбка немного удивила девушку, но она была лучше странной ухмылки Говарда.

– Он говорил о красоте, – ответила она ровным голосом.

– Красота. Конечно. Ну, когда-то он был великим знатоком красоты, хотя сейчас едва может есть жидкую кашу и бодрствует от силы до девяти.

Ноэми поднесла руку к лицу, чтобы спрятать за ней улыбку. Посерьезнев, Вирджиль провел указательным пальцем по одному из изображений змеи:

– Простите за тот вечер. Я был груб… Сегодня днем Флоренс устроила шум из-за машины. Но не обижайтесь. Вы не можете знать все наши привычки и маленькие правила.

– Все нормально.

– Это большой стресс, понимаете. Отец слаб, а теперь и Каталина болеет. Из-за этого мое настроение оставляет желать лучшего. Не хочу, чтобы вам казалось, будто мы вам тут не рады. Очень рады.

– Спасибо.

– Не думаю, что вы простили меня.

Простила? Нет, не совсем. Но ей было приятно, что Дойлы не все время такие угрюмые. Возможно, Вирджиль говорил правду, и до того, как заболела Каталина, он не был таким хмурым.

– Пока нет, – ответила она. – Но если вы продолжите в том же духе, я могу стереть балл или два с вашего счета.