Сильвия Морено-Гарсия - Мексиканская готика [litres]

Не сказать, что Ноэми была удивлена.

– А вы сами хотели бы поменять тут хоть одну портьеру? – спросила она.

– Я бы многое поменял. Мой отец десятилетиями не покидал этот дом. Для него это идеальное видение мира. Вся наша ограниченность – из-за него, он тут хозяин.

– Простите, но в перспективе изменения возможны…

– Да, – согласился Вирджиль. – Но не такие уж грандиозные. Нельзя изменить суть вещей – вот в чем проблема. А если вернуться к Каталине, то она хотела кого-то другого, не меня со всеми моими недостатками. Как только мы поженились, она сразу почувствовала себя несчастной, и да, это моя вина. Я не оправдал ее ожиданий. А она… Она увидела во мне то, чего никогда не было.

Сразу… Но почему тогда Каталина не вернулась домой? В конце концов, середина двадцатого века, а не Викторианская эпоха. И тут же Ноэми поняла. Семья. Все были бы в ужасе, начиная с ее отца, светская хроника наполнилась бы ядом. Журналисты любят пережевывать такие истории.

– А вы? – спросила она. – Что вы в ней увидели?

Ее отец не сомневался, что все дело в деньгах. Конечно же Вирджиль не признается в этом, но Ноэми надеялась распознать правду в его глазах, прочитать ее в голосе, подобраться к ответу другими путями.

Ответ ее удивил.

– Мой отец болен, ему осталось недолго, и он, прежде чем уйти, хотел увидеть мою свадьбу. Ему нужна уверенность в том, что у меня будут жена и дети, что наш род не исчезнет. Впрочем, он и раньше требовал от меня заключения брачного союза. Я уже был женат, Ноэми.

– Вот как?.. – нахмурилась она. – Но что же случилось?

– В глазах моего отца моя первая супруга была идеальной женой, вот только он забыл спросить меня, что я чувствую по отношению к ней, – со смешком заметил Вирджиль. – Она была дочерью Артура Камминза. Отец еще в моем детстве твердил, что мы поженимся. «Однажды, когда вы поженитесь…» – это был постоянный рефрен. Когда нам обоим исполнилось по двадцать три, мы действительно поженились. Но я ей не нравился, а она казалась мне скучной. Возможно, мы бы не расстались, если б не постоянные выкидыши. Их было четыре, и они вымотали ее. Она меня бросила.

– Вы развелись?

Вирджиль кивнул:

– Да, и отец настаивал, чтобы я снова женился. Я несколько раз ездил в Гвадалахару и в Мехико. Там я встречал интересных и красивых женщин, и, думаю, моему отцу они бы понравились. Но именно Каталина привлекла мое внимание. Она была… как бы сказать? Милой. Для Дома-на-Горе это исключительное качество. Мне понравились ее мягкость, ее романтическая натура. Каталина хотела сказку, и я мог бы подарить ее. Но все пошло наперекосяк. Ее болезнь, бесконечные приступы грусти, одиночество… Вероятно, она стала понимать, что значит жить со мной, а я стал понимать, что значит жить с ней. Иллюзии рассеялись.

Сказка… Белоснежка, Красавица волшебным поцелуем расколдовывает Чудовище. Романтический хеппи-энд. Каталина читала ей все эти истории, наполняя каждую строчку драматичным смыслом. И вот он – результат ее мечтаний. Сказки, а тем более хеппи-энда не получилось, вместо этого – болезнь и непосильная ноша на ее хрупких плечах.

– Если Каталине не нравится ваш дом, вы могли бы переехать в другое место.

– Отец настаивает, чтобы мы жили здесь.

– Но у вас должна когда-то появиться своя жизнь? Вы ведь уже большой мальчик.

Он улыбнулся:

– Своя жизнь… Может, вы не заметили, но ни у кого из нас нет своей жизни. Я нужен отцу, а теперь моя жена больна, и все повторяется. Мы не можем уехать. Разве вы не понимаете всю сложность ситуации?

Ноэми кивнула. Ей совсем не нравилось это, но она понимала. Они здесь ходят кругами, а теперь и она вовлечена в это губительное движение. Может быть, действительно упаковать вещи и уехать? Мысль заманчивая, но она, Ноэми Табоада, не сделает этого. Сначала она разберется со всем этим до конца.

Вирджиль взглянул на девушку. Его пронзительные глаза были цвета размытой ляпис-лазури.

– Кажется, мы отошли от темы, ради которой я позвал вас сюда, – сказал он. – Я хотел извиниться перед вами за слова, сказанные в прошлый раз. Я был не в себе. Если я вас расстроил, мне очень жаль.

– Спасибо, – растерянно ответила Ноэми.

– Надеюсь, мы можем стать друзьями. Я вам не враг.

– Да, я знаю…

– Боюсь, мы начали не с той ноты. Давайте попробуем заново. Обещаю, я спрошу доктора Камминза о психиатре в качестве дальнейшего варианта. А вы можете помочь мне выбрать хорошего врача, мы даже можем написать ему вместе.

– Что же, была бы рада.

– Тогда мир?

– Мы же не на войне, помните?

– Ах да. Ну, все-таки.

Вирджиль протянул руку. Ноэми засомневалась, но потом пожала ее. Рука утонула в большой ладони; рукопожатие было крепким.

Потом она извинилась и ушла.

По пути в свою комнату она увидела Фрэнсиса, открывающего какую-то дверь. Парень замер, услышав ее шаги. Наклонил голову в молчаливом приветствии, но ничего не сказал.

Может быть, Флоренс отругала его за то, что он снова возил ее в город? Или Вирджиль сказал ему то же самое: кажется, ты много времени проводишь с ней? Она представила, как они ссорятся. Говард Дойл не любит громких звуков, и ссориться здесь можно только шепотом.

«Он больше не будет мне помогать, – подумала она, глядя на неуверенное лицо Фрэнсиса. – Я истощила все запасы его благожелательности».

– Фрэнсис, – позвала Ноэми.

Но он притворился, что не услышал. Юркнул в дверь и быстро закрыл ее за собой. Что в этой комнате, Ноэми не знала. Вход в Зазеркалье, в другой, темный мир.

Она прижала ладонь к двери, постояла немного и решила не стучать, понимая, что и так уже причинила много неудобств. Ей захотелось загладить свою вину, поговорив с Флоренс.

Мать Фрэнсиса о чем-то шепотом разговаривала на кухне с Лиззи.

– Флоренс, у вас есть минутка? – спросила Ноэми.

– Ваша кузина спит. Если хотите…

– Нет, дело не в Каталине.

Флоренс сказала еще что-то служанке, повернулась к Ноэми и жестом пригласила ее следовать за собой. Они прошли в комнату, где Ноэми еще не была. Там стоял огромный стол из цельного массива дерева, а на нем – старомодная швейная машинка. На открытых полках – пожелтевшие журналы мод затертого года и корзинки с принадлежностями для вышивания. Из стены торчали гвозди, отмечая места, где раньше висели картины, а теперь остались только темные пятна. Но сама комната сияла чистотой: нигде не пылинки.

– Что вы хотели? – спросила Флоренс.

– Я хотела объяснить. Этим утром я попросила Фрэнсиса отвезти меня в город. Знаю, вам не нравится, когда кто-то уезжает, не оповестив вас. Но это моя вина. Пожалуйста, не сердитесь на сына.

Женщина села в огромное кресло рядом со столом и, сцепив пальцы, пристально посмотрела на Ноэми: