Клайв Баркер - Сияние во тьме [сборник litres]

Ничего не случилось. Никто не шел к аттракциону. Он прислушался. Ни мальчишки, если они здесь и были, ни работники ярмарки не приближались. Если он подаст голос, преследователи услышат его. Вместо этого взбешенный и испуганный Стоун стал пинать металлическое чрево вагончика.

Словно отозвавшись, тот дернулся и покатился по рельсам – под уклон, нырнув во мрак, царивший за дверями Поезда-призрака.

На невидимом грохочущем повороте Стоуну, окруженному шумом и тьмой, показалось, что он бредит. Ему вспомнились его детская кровать – плот в штормовом море – и льющийся сверху, словно живой мрак. Зачем, черт подери, он решил прокатиться? В детстве ему никогда не нравились поезда-призраки, и, став старше, Стоун неосознанно избегал их. Он поддался панике. Мальчишки могли ждать его на выходе. Что ж, в этом случае надо будет позвать работника аттракциона. Он откинулся назад, стискивая деревянное сиденье обеими руками, и утонул в скрипе металла, рывках вагончика и темноте.

Тревога насчет завершения поездки немного утихла, и Стоун вспомнил еще кое-что – впечатление, слабое, как обмелевший ручей.

Когда вагончик вписался в первый поворот, он заметил светящиеся очертания – одно и другое. Они сразу же отшатнулись, и Стоун не успел их рассмотреть. Он решил, что это были лица мужчины и женщины, глядевшие на него сверху вниз. Они тут же скрылись во тьме, а может, утонули в ней. Почему-то ему показалось очень важным запомнить их выражения.

Прежде, чем он успел все обдумать, впереди забрезжил сероватый свет. В душе Стоуна вспыхнула иррациональная надежда, что это окно и можно будет узнать длину темного туннеля, но он уже видел неправильную форму отверстия. Еще немного, и станет ясно, что перед ним. Это оказался большой серый кролик с огромными стеклянными или пластиковыми глазами. Он сидел в нише на задних лапах, вытянув передние. Не чучело, конечно: игрушка. Под ним вагончик затрясся и застонал, но Стоуну показалось, что так и задумано: машина останавливается, а кролик приближается или растет. «Чепуха», – подумал он. В любом случае призрак был слабеньким – только детей пугать. Руки Стоуна отламывали щепки от деревянного сиденья. Игрушка рванулась к нему, когда рельсы пошли под уклон, один глаз выпал – белая набивка вывалилась из глазницы на щеку. Кролик был по меньшей мере четырехфутовым. Вагончик едва не столкнулся с ним, летя за поворот, – игрушка нависла над Стоуном, и огоньки, подсвечивающие ее, погасли.

Стоун ахнул и схватился за сердце. Оглянулся и посмотрел в темноту – туда, где, как он думал, был кролик, пока новый рывок не заставил его повернуться вперед. Что-то еле заметно коснулось его лица. Он вздрогнул, затем расслабился. Конечно, с потолка свисали нити – вроде паутины, друзья ему о таком рассказывали. Если фантазии владельцев хватило только на это, неудивительно, что ярмарка закрылась. Подсвеченные огромные игрушки – ну конечно. Не только дешевые, но и страшные – в самый раз, чтобы поселиться в детских кошмарах.

Вагончик немного поднялся и снова нырнул, потом яростно затрясся на поворотах. «Пытаются успокоить перед новым ужасом, – подумал Стоун. – Нет уж, спасибо. Благодарю покорно». Он откинулся на спинку сиденья и громко вздохнул от скуки. Звук застрял у него в ушах, словно затычки. «Для кого я это сделал? – гадал он. – Работник меня не услышит. А кто тогда?»

Сбавив скорость на поворотах, вагончик поехал медленнее. Стоун всматривался во мрак, готовясь к тому, что ждет впереди. Видимо, он должен совершенно успокоиться, прежде чем машина снова содрогнется. Глядя в темноту, Стоун обнаружил, что его глаза понемногу приспосабливаются. По крайней мере, он различал серую приземистую тень рядом с рельсами, в нескольких футах впереди. Стоун прищурился, когда вагончик поплыл к ней. Это был большой стул.

Вагончик подкатил к нему поближе и замер. Стоун не мог отвести от него глаз. В тусклом, лихорадочном мерцании, от которого под веками вспыхивали круги, стул казался больше него самого. Возможно, он стоял дальше, чем думал Стоун. На спинке в беспорядке висела одежда, казавшаяся маленькой, но, возможно, она была детской. «По крайней мере, интересно наблюдать за работой мозга, – подумал Стоун. – Поехали».

Затем он различил слабое мерцание. Это дрожал огонек, хотя он не видел источника света, или же одежда двигалась – тихо, но заметно, как будто что-то, спрятавшееся внизу, приподнимало ее, чтобы выглянуть. Возможно, собираясь выбраться наружу. Но мерцание было слишком тусклым, а стул стоял слишком далеко. Наверное, при таком слабом свете ему не увидеть то, что появится, – только если подойти поближе.

Стоун ухватился за край вагончика и вдруг понял, что, если тот уедет, придется искать выход на ощупь – в темноте. Он упал на сиденье, и в ту же секунду куча одежды на стуле дернулась. Стоун воззрился на нее. Прежде чем глаза различили хоть что-то, тусклый серый свет погас.

Стоун замер, прислушиваясь к тишине и кромешной тьме. Затем он принялся яростно пинать нос вагончика. Тот вздрагивал от ударов, но замер на месте, а когда наконец покатил, подскочившее давление Стоуна окрасило тьму красным.

Припадая к земле, словно принюхиваясь, вагончик вписался в следующий поворот, и Стоун услышал за стуком колес приглушенный удар и скрип дерева. Источник шума находился впереди. «Такой звук можно услышать дома, ночью, – подумал он. – Скоро я отсюда выберусь».

Внезапно из темноты вынырнуло лицо – рванулось ему навстречу. «Конечно, так и задумано», – поморщившись, решил Стоун. Откинулся на спинку сиденья и глядел, как его собственное отражение тонет в зеркале. Теперь он заметил вокруг себя и машины тусклое гало, окутывающее даже деревянную раму зеркала. Наверное, поездка скоро закончится. Вряд ли они заготовили другие фокусы. Хотя, эти, пожалуй, впечатляли.

Стоун глядел на свое отражение, когда вагончик вошел в поворот. Его фигура чернела в сероватом, льющемся из-за спины свете. Внезапно он нахмурился. Она двигалась не одновременно с ним. Начала раскачиваться, словно пытаясь выйти из зеркала. Он вспомнил шкаф, стоявший у подножия его детской кровати, и понял, что происходит. Зеркало висело на двери, и теперь она открывалась.

Стоун вжался в противоположную стенку почти остановившегося вагончика. «Нет, нет, – подумал он, – так не должно быть. Не надо». Услышал под собой скрежет колес, визг металла, потерявшего сцепление, и всем телом упал вперед. В темноте слева скрипнула дверь, раздался мягкий стук. Вагончик вздрогнул, встал на рельсы и замер.

Свет за спиной погас, и Стоун почувствовал, как что-то опустилось на соседнее сиденье. Он закричал. Или попытался, глотая тьму, вливавшуюся в сердце и мозг. Это был момент полного забвения, когда от него остались только мрак и воспоминания о муках. Затем он затрясся по рельсам, и тьма разлилась, поглотив мир. Вагончик боднул двери и выехал в ночь.