Наташа Михлин - Это внутри

Если полученная в школе оценка оказывалась ниже А, Дина страшно переживала, хотя дома никто не ругал ее за это. Мать была так поглощена хозяйством и волонтерской деятельностью, что на дочь у нее не оставалось времени, а отец парил на такой недосягаемой высоте, что едва замечал присутствие их обеих.

Мэри Эванс, в отличии от великого мужа, не имела законченного высшего образования. Когда они познакомились, Мэри училась на первом курсе, хотела стать социологом, но властный и настойчивый Персиваль Эванс, преподаватель с факультета филологии, уже тогда подававший большие надежды, предложил ей свою руку и сердце и запер в уютной горной долине, в домике с голубой крышей, где прошло его собственное детство.

Мэри вложила всю свою страсть в создание идеальных условий для гения, не сомневаясь, что вскоре фамилия Эвансов станет всемирно известной. Когда это произошло, Мэри нашла новое применение своей энергии и стала активным участником разнообразных добровольческих организаций. В дом непрерывным потоком текли люди, нуждающиеся в помощи и совете, Мэри пришлось перестроить летнюю кухню, чтобы многочисленные посетители не мешали Персивалю, когда он работал дома.

Мэри с юности увлекалась травничеством и успешно лечила мелкие недомогания сборами собственного приготовления. Даже доктор Вернер, врач, практиковавший в те времена в Рокки-Лейк, иной раз заглядывал за сушеными листьями пассифлоры и пустырника, настой из которых помогал ему заснуть.

Девочка часто играла на полу кухни, рядом со столом, за которым мать принимала гостей, неизменно предлагая каждому чашку чая с выпечкой. Когда заварник пустел, Мэри вручала дочери потертый металлический чайник и посылала в дом за новой порцией воды. Вернувшись, Дина частенько видела, как посетитель или посетительница спешно вытирают слезы, замолкая на полуслове. С течением времени гости перестали стесняться, и едва замечали девочку, тихо звеневшую у ножки стола кукольной посудкой или укачивающей игрушечного медведя.

Дина восхищалась матерью, той любовью и доверием, которым дарили ее все эти люди. Когда она подросла и прочла книги о Муми-Троллях, то сразу подумала о том, как Муми-Мама похожа на Мэри. И это причиняло Дине боль. Когда мать усаживала дочку перед собой и спрашивала, как прошел день, Дина чувствовала себя прозрачной, на этом самом месте сидели десятки других людей, смотрели в глаза Мэри, слышали те же фразы, видели неизменно сочувственное выражение лица, ощущали тепло улыбки. Добрые слова и взгляд, заставляющие других делиться сокровенным, внушали Дине смущение. Она стыдилась этого, терялась, сидела как на иголках, стараясь скорее сбежать и закрыться в комнате.

При выборе профессии у нее не возникло никаких сомнений. Медицинский факультет являл собой возможность обогатить мир науки, как отец, и стать для людей источником помощи и поддержки, как мать. Но уже на первой стадии практики Дина вынуждена была признать, что не оправдывает своих собственных ожиданий. То, что выглядело просто и понятно в книгах, в живом человеческом организме внезапно превращалось в запутанный лабиринт, оставляющий слишком много возможностей для допущений и ошибок. Дина, которая могла мгновенно сказать, на какой странице справочника находится та или иная информация, оказавшись в очередном тупике, чувствовала себя раздавленной. Никчемным дилетантом, не способным поставить простейший диагноз.

С людской любовью тоже было непросто. Встреча с реальными пациентами оказалась тяжким испытанием и заставила Дину отказаться от множества иллюзий. Вместо сочувствия и готовности помочь она часто испытывала раздражение и даже злость. Милых людей, вежливо и смиренно ждущих помощи всемогущего доктора, оказалось мало. В основном страждущие воспринимали врачей как шарлатанов либо относились к медицинским работникам как к рабам, обязанным беспрекословно выполнять любое пожелание.

Дина старалась оставаться услужливой и мягкой, но с каждым днем ее внутреннее «Я» все дальше отходило от образа пресловутой Муми-Мамы. Однажды она сорвалась, накричав на пациента-диабетика, который поступил в больницу с язвой на ноге и устроил скандал, отказываясь за свой счет приобретать выписанное лекарство, стоящее сущие гроши.

После взбучки, которую ей устроила старшая медсестра, Дина сидела в подсобке, невидящим взглядом уставившись в чашку остывшего кофе. Дверь приоткрылась, и в комнату вошла доктор Мейерс, высокая строгая леди с гладким лицом и седыми волосами, уложенными короной вокруг головы. Одно ее слово могло навсегда закрыть практиканту дорогу к заветному диплому. Женщина закрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной.

— Выругайся.

— Простите? — Дина подняла глаза.

— Выругайся. Как следует, со вкусом. Я обычно нахожу уединенное местечко и отвожу душу. Помогает.

Дина ошарашенно смотрела на нее, сидя на полу.

— Если ты хочешь стать врачом, стоит пересмотреть отношение к людям.

— Да, я понимаю, стараюсь, но…

Доктор Майерс подняла руку, останавливая ее.

— Нет. Так ты не добьешься ничего. Пойми, эта работа заставляет нас выворачивать себя наизнанку. Здесь не скроешься. Если у человека внутри одно дерьмо, то оно полезет наружу. И наоборот, — слегка улыбнулась она, — Пойми, кто ты, а не пытайся изменить свое «Я». Не получится, — грустно заключила доктор.

— Нельзя кричать на людей… Они приходят за помощью… — Дина опустила глаза.

— А если это как раз то, что им нужно?

Доктор присела на корточки и заглянула девушке в глаза.

— Джон Сайрус, которого ты отчитала час назад, купил себе лекарство.

Дина слабо улыбнулась.

— Правда?

— Да. Через две недели он сможет ходить. Подумай об этом.

Голубая дверь закрылась за доктором Майерс, но Дина еще долго сидела в комнатке, размышляя над ее словами.

Май принес с собой пышное цветение рододендронов и глициний, мерное жужжание пчел и водопады зеленоватой березовой пыльцы. Густые облака, вобравшие в себя глубокую синеву неба, казались огромными сверкающими моллюсками, тяжело плывущими в потоках воздушных течений. Грозы сменялись жаркими днями и вновь возвращались, неся с собой пелену дождей.

Пришла пора последних экзаменов. Скоро они назовут себя врачами. Пусть неопытными, но все же врачами. Дина криво улыбнулась сама себе, проходя под ярко-зелеными плетьми березы, тяжелыми от многочисленных сережек. Чем больше она узнавала, тем больше понимала, насколько ничтожны эти знания перед чудом человеческого тела, потрясающего своей мощью и уязвимостью. Наука казалась переливающимся мыльным пузырем, блестящим, но бесполезным.

С дорожки у корпуса кафедры психологии раздавались взволнованные голоса. Проходя мимо, Дина увидела группу студенток, столпившихся над сокурсницей, сидящей на траве и цепляющейся за горло в попытке вдохнуть. Подружки бестолково толклись вокруг, причитая и охая, попеременно протягивая сидящей разноцветные бутылки воды. Дина с досадой цокнула языком и решительно направилась к ним. Задыхающаяся девушка была бледна, как стена, в глазах застыла паника. Дина присела около нее на корточки.