Наташа Михлин - Это внутри

Когда Джереми наконец проморгался, Луиса перед ним не было: он словно растворился в воздухе. Сайхем двинулся вдоль оврага, внимательно оглядывая густое переплетение ветвей. Было слышно, как в лесу тихо падает рассыпанный Джереми снег, он слышал собственное дыхание и шуршание сухой травы под ногами. Несколько раз Сайхему казалось, что за деревьями мелькнул темный силуэт, повинуясь руке Джереми, кусты с треском расходились, но там никого не было. Внезапно он почувствовал, что падает, попытался выставить руки, однако захват помешал ему это сделать. Сайхем извернулся, но добился лишь того, что рухнул на листья боком, а не лицом, и тут же ощутил упирающееся ему в шею дуло пистолета. Фернандес всей массой прижимал Джерри к земле, стальное объятие не оставляло возможности пошевелиться.

— Сила это еще не все, — шепнул Фернандес, — первое правило бойца: никогда не переоценивай себя.

Он тихонько рассмеялся Сайхему в ухо, щеку царапнула щетина. Ледяной холод на шее исчез, Луис поднялся, сунул пистолет за пояс и стал отряхиваться. Джереми не спешил вставать, унимая бешено колотящееся сердце. Наконец, он перевернулся на спину и сел, ощупывая ноющий локоть.

— Если меня как следует разозлить, то сила возрастает, — заметил он, натягивая куртку.

Луис обернулся и серьезно взглянул на него.

— Никогда не полагайся на ярость. Амок [35] А́мок (от малайск. amoq «впасть в слепую ярость и убивать») получило расширенное значение и обозначает неистовую, слепую, немотивированную агрессию с человеческими жертвами или без них, вне каких-либо этнических или географических рамок. делает тебя беззащитным.

Шутливые поединки, прогулки и разговоры. Сайхем перестал бояться и все больше расслаблялся, теплым воском перетекая в пальцах Луиса. Он даже согласился с тем, что далеко не все ученые — это вивисекторы в окровавленных фартуках, и могут принести пользу, открыв еще неизвестные ему самому свойства дара.

Фернандес старался не слишком давить на Сайхема, но его терпение таяло. Разгадка все еще была недоступна, и это раздражало.

Джереми Сайхем. Луис осознавал, что у них есть нечто общее. Не характер, не опыт, не взгляды на жизнь, а что-то неуловимое, проявляющееся неожиданно для обоих. Сказанное слово, считанная мысль, незаконченная, но понятая фраза.

Игра в скраббл по сети окончилась ничьей, Луис валялся на кровати с ноутбуком, Джереми с планшетом сидел на полу, опершись о сползшее одеяло. Он рассуждал об очередной философской ерунде, Луис лениво отвечал парню, перефразируя его же собственные слова, это получалось у агента автоматически. Он мысленно выстраивал предстоящий разговор с адресатом в затерянной среди гор Перу деревенькой, да и Николсон теребил его уже второй день…

— Ты думаешь так же? — спросил Джерри, откинув голову на кровать.

— Конечно, — ответил Луис и рассеянно улыбнулся. — Иногда мне кажется, что из всех людей меня понимаешь только ты.

Батарея компьютера показывала предел заряда. Фернандес перевел взгляд на валяющийся на полу шнур и случайно встретился глазами с Джереми. На мгновение застыл, потом резко поднялся с кровати и торопливо проговорил, поставив компьютер на стол:

— Уже поздно, мне завтра нужно съездить по делам в Ньюпорт.

Он слышал, как Сайхем встал и, попрощавшись, закрыл за собой дверь.

Луис с облегчением захлопнул крышку и выпрямился. Этот взгляд… Он узнал его. Всего один человек смотрел на Луиса так, и это было очень, очень давно. Арманда де ла Серна. Но материнская любовь была бесполезна, ведь она не смогла уберечь, защитить и даже понять… она была слабостью, а не силой. В этом Луис убедился много лет назад.

Он помнил себя, взъерошенного одинокого мальчишку с фальшивым возрастом, с искусанными губами, с руками по локоть в горелом жире очередной кастрюли, в углу кухни, кишащей крысами.

Он знал, как выглядел бы сейчас в своих собственных глазах. Как он выглядит в глазах Джереми. И методично, ровно, будто следя за делениями шприца, загонял в парня то, чего жаждал в свои семнадцать больше всего на свете. Принятие. Утешение. Надежду.

Глаза Сайхема были голубыми, а не черными, но в них отражалась та же самая жажда. И Луис пользовался этим, нагло, бесстыдно, даже с каким-то садистским наслаждением выкручивая ему, а заодно и себе-прошлому, руки. Он хотел добиться от Джереми Сайхема безоговорочного доверия, подчинения, привязанности, но это…

«Какого дьявола?!»

Луис стиснул зубы.

«Результат все равно один, и это главное… Именно это, и ничто другое».

Переплавить эмоции в злость — просто. Перенаправить ее — еще проще.

«Чертов щенок, я заставлю тебя расколоться…»

Он саданул кулаком в подушку, ожидая увидеть летящие перья, и вспомнил, что внутри нее лишь комковатый, дешевый и практичный синтепон. Перьевые подушки остались в его детстве, настоящем детстве, вместе с ободранными коленями и первыми несбыточными мечтами.

Набережная Черритауна была пуста, снег рассказывал накопившиеся за день истории. Неуверенные следы мягких сапожек, отпечаток коленок и широкой подошвы зимних ботинок там, где упавшего в снег карапуза подобрал отец. Голубая варежка. Рассыпанные черточки птичьих лапок и вмерзший в наст кусок булки, которую безуспешно старались распотрошить воробьи, и, не преуспев, удовольствовались более мелкой добычей. Длинная полоса протектора велосипеда, чье колесо занесло на покрытый снегом газон, полузасыпанный лист с росчерками формул и нарисованными карандашом пляшущими человечками.

Таня глотнула кофе и перегнувшись через парапет, сбросила обломок льда вниз. Прозрачный кусок запрыгал по корке замерзшей воды у набережной и съехал в темноту медленного потока.

— Знаешь, — хихикнула Дина, — иногда мне кажется, что Элис родилась уже замужем за Джеффом…

Таня взглянула на нее, задержав взгляд на красном шарфе. У нее самой был точно такой, но зеленый, в цвет глаз, подарок Элис к недавнему Дню Благодарения.

— Это большое счастье, — серьезно ответила Таня.

Заснеженные ели на другом берегу казались праздничной декорацией, посыпанной сахарной пудрой.

Дина подняла брови.

— Я была уверена, что ты против идеи брака, как таковой.

— Ну да, — хмыкнула русская, — свобода, равенство и прочая херня…

Она грустно улыбнулась.

— Мне было девятнадцать лет, — начала Таня, вытряхнув в рот остатки кофе, — я ходила на курсы продвинутой самообороны, дважды чемпионка области, гонора выше крыши…

Она усмехнулась и опустила глаза. Картонный стаканчик превратился в комок.

— Наш тренер повредил бедро, а заменой оказался Алексей.

Таня вздохнула и взяв Дину под руку, зашагала вдоль набережной, та поспешно перехватила покупки в другую руку и подстроилась под широкий шаг.