Робертсон Дэвис - Чародей [litres]

Единственное, что не вышло у миссис Картер, – свести приятное знакомство с ближайшими соседями, девицами Рейвен-Харт и Тодхантер, которые никак не поддавались на ее авансы, хоть и были идеально вежливы; ни разу не предложили ей и канонику заглянуть воскресным вечером на belles assemblies [88], где собирались люди, с которыми Картеры были бы счастливы познакомиться, например Нил Гоу; ведь, говорят, у него подлинно международная слава? С доктором Декурси-Парри отношения тоже не сложились: он, похоже, придавал несоразмерное значение фигуре органиста в приходе, хотя, конечно, Служение Музыкой (удачная фраза каноника) важно и пренебрегать им нельзя. Но каноник считал, что приходу требуется меньше церемоний и намного больше проповедей умеренной доктринальности. Правда, ужасно жалко, что «Дом пастора» стоит совсем рядом с церковью, но не является ее частью? Не под ее крылом, так сказать? Но в студию к мисс Рейвен-Харт приходили очень важные люди, желанное разнообразие после прихожан – те, конечно, очень милы и держатся с подлинным смирением, во всяком случае некоторые.

Не удалось миссис Картер наладить отношения и с доктором, занимающим бывшие конюшни позади «Дома пастора». Доктором со странной репутацией – во всяком случае, в том, что касается некоторых его диагностических методов. Миссис Картер решила, что, хоть каноник и страдает слабой грудью, не стоит вести его к доктору Халле. Даже несмотря на то, что, по слухам, медсестра доктора – женщина грозного вида – проводит лечение ваннами, прекрасно помогающее астматикам. Но каноник очень стыдлив, а вдруг медсестра-дракон потребует, чтобы он разделся? Известно, что скандинавы ужасно небрежно относятся к таким вещам.

Все это доходило до меня из разных источников, но чаще всего – от мистера Рассела, к которому приход обращался по всем типографским нуждам. Мистер Рассел выработал весьма ироничную манеру разговора о миссис Картер: он не критиковал ее ни единым словом, но в каждом слове сквозила холодность.

Каноник Картер быстро пресек всяческие планы воздвигнуть памятник отцу Хоббсу. Конечно, это весьма похвальная мысль и прекрасное свидетельство твердости в вере и великодушия прихожан Святого Айдана; но состояние финансов прихода совершенно исключает такую возможность. Чарли, как и следовало ожидать, натворил дел; результатом стал огромный счет за мрамор, который в самом деле доставили и который сейчас хранился в комнате, прилегающей к студии скульптора в «Доме пастора». Кто за него заплатит? Мрамор доставили мисс Рейвен-Харт; поставщик решил, что она и должна платить, и был готов обратиться в суд. В конце концов я слабодушно вызвался оплатить счет – вроде бы договорившись с Дамами, что они вернут долг, когда смогут. В конце концов Эмили Рейвен-Харт использовала его для бюстов разных президентов, председателей, ректоров, епископов и прочих важных лиц, чьи почитатели желали их увековечить таким монументальным образом. Эмили Рейвен-Харт создала себе блестящую репутацию. Знающие люди в банках, советах директоров, университетах и священных синодах утверждали, что она прекрасно схватывает сходство, хотя иногда слишком критично настроенные люди – обычно жены портретируемых – заявляли, что «вокруг рта что-то не то».

Дуайер оказался прорицателем: он ничего этого уже не увидел. Сообщение о его смерти в Гибралтаре было кратким и малоинформативным. Макуэри, однако, прослышал, что Дарси ввязался в какую-то темную историю с солдатом и его пырнули ножом, но убийцу установить не удалось.

– Я думаю, если живешь такой жизнью, надо быть готовым ко всему, – сказал Хью. – Это большая потеря для Святого Айдана.

В каком-то смысле так оно и было. Не прошло и года после назначения Картера, как доктор Декурси-Парри объявил, что ему пора на покой. Каноник громко сожалел об этом, но, конечно, прекрасно понимал причуды артистического темперамента. (Вы же понимаете, его жена тоже служительница искусства: она рисует .) Доктор Парри уже давно пересек возрастной рубеж, после которого уходят на пенсию, и хотел посвятить оставшиеся ему годы сочинению музыки. Итак, приход лишился двух столпов. Музыкальное сопровождение стало гораздо скромнее и ныне предъявляло меньше требований к исполнителям.

Я теперь ходил на богослужения нерегулярно, и Дамы тоже. Я писал Чарли по новому адресу, и Дамы тоже, но он отвечал кратко и холодно.

О последующих событиях я повествую только по собственным воспоминаниям, ибо писем от Чипс к Барбаре Хепуорт, ее подруге и источнику вдохновения Эмили Рейвен-Харт, больше не было. Дама Барбара погибла при пожаре в студии, и переписка закончилась.

Но история на этом не кончается. Она тянулась еще более десяти лет. И лишь в последние три из них Эсме начала свои расспросы, заставляя меня ворошить былое и решать, что именно я готов ей поведать.

В один прекрасный сентябрьский день – мой день рождения, собственно говоря, – я начал подозревать, что наконец состарился. За несколько лет до того правительство объявило меня пенсионером по старости и назначило мне пенсию, которую тут же отбирало посредством налогов. Но за исключением этого я не чувствовал, как идет время.

Когда Кристофферсон явилась ко мне в консультационную второй раз за утро, в одиннадцать часов, кроме обычной чашки кофе, она принесла кусок отличного торта – не кремового с глазурью, а масляного бисквита, припудренного сверху сахарной пудрой.

– Очень мило с вашей стороны, Крис, что вы испекли мне пирог. Но как я съем его весь?

– Не съедите, – кратко, как обычно, отрезала Крис. Она учила английский в датской школе и до сих пор изъяснялась идеально правильным «королевским» английским языком Старой Родины. Она презирала то, что у нее именовалось «местным патуа». – Половину я отдам Пенли, у которого, как вы знаете, есть дети; еще треть пойдет Дамам в «Дом пастора». Кусок мне, и останется так мало, что и говорить не о чем.

Пенли был моим ассистентом. Гарри Хатчинс давно начал самостоятельную и очень успешную практику. Его сменил Эйкинс, скучный тип. Потом место Эйкинса занял Пенли, суетливый коротышка, прирожденный химик-фармацевт. Единственной его человеческой чертой было то, что его жена рожала каждый год – как из пулемета. Крис вечно посылала еду с моей кухни в семейный детский сад Пенли. Я не возражал, но было обидно, что меня использовали как предлог для торта, от которого мне достанется лишь кусочек.

– Я хочу с вами поговорить, – сказала Крис.

– Что у вас на уме?

– Многое, но главное – вы. У вас нет пациентов после четырех. Можно, я приду в это время?

Так я отметил свой шестьдесят пятый день рождения. Один кусок торта, никаких подарков, ни телефонных звонков, ни поздравлений. Я надеялся, что позвонит Нюэла, но она не позвонила. Макуэри не снисходит до подобных любезностей. Я надеялся на открытку из прихода Святого Айдана, в который я за многие годы перекачал огромное количество денег по разным каналам. Но при канонике Картере основной заботой прихода стали бедные и нуждающиеся, а я к этой группе населения никак не относился. Мои пациенты, конечно, не знают, когда у меня день рождения. Все абсолютно разумно и объяснимо, но человек – парадоксальное создание, и я чувствовал себя забытым и заброшенным и слегка себя жалел. Я всегда находил, что немного жалости к себе – это очень приятно; только ее следует держать внутри. Кто меня пожалеет, если не я сам? Я старик, и, очевидно, у меня в этом мире нет ни единой близкой души. Я слегка воспрял духом, приняв пациента, который жаловался на постоянное и медицински необъяснимое несварение желудка. Я не стал ему говорить, что уверен: он женат на причине своего несварения. Но втайне порадовался, что, по крайней мере, избежал мук терпеливо сносимого неудачного брака.