Робертсон Дэвис - Чародей [litres]

И доктор Огг с пьяным торжеством извлек из-под кучи мусора у себя на столе потрепанный экземпляр «Принципов и практики медицины» Уильяма Ослера; подзаголовок книги гласил: «Предназначена для изучающих и практикующих медицину». У доктора было третье издание, и я уже знал, что оно существенно устарело и что сам сэр Уильям Ослер его сильно переработал. Но я принял книгу с подобающей скромностью, как надеющийся когда-либо достичь научных высот, свойственных доктору Оггу.

– Мальчик, пусть эта книга станет твоей Библией, как когда-то стала моей. Читай ее, читай, читай, пусть она запечатлеется огненными буквами у тебя в душе. Ослер – величайший. И никогда не забывай, что он был канадцем, а? Мы дали миру столько, что он и не подозревает.

– Инсулин? – предположил я. Я не то чтобы следил за новейшими достижениями медицины, но про инсулин и про то, как Бантинг и Бест открыли его в сарае на кампусе университета Торонто, знали все. – Нобелевская премия. Тысячи людей обязаны им своей жизнью, сами того не зная.

– Ну… да… инсулин, конечно. Из университета Торонто. Моей альма матер. Лучшей медицинской школы в мире.

– А кто там теперь главные светила? – спросил я. – Кого мне искать?

– А… э… ну, всех не перечислишь. Тех, кто там был при мне, уже нет. Все, я бы сказал. Самые сливки. Но не забывай Ослера. Он – fons et irrigo [27] Правильно fons et origo – источник и начало (лат.) . . Боже, только начал вспоминать – и латынь прямо нахлынула.

Очень благородно было со стороны доктора стараться поставить меня на верные рельсы, хотя он сам понятия не имел, где они пролегали. Подаренный Ослер был пыльным и пожелтелым; с ним явно обходились без особого уважения. Но сердце у доктора было доброе (так часто говорят о людях, если не могут сказать ничего хорошего об их мозгах). Я сохранил подаренного Ослера, переплел его заново и поставил вместе с книгами по истории медицины. Он до сих пор у меня. Какое огромное количество болезней, неизвестных великому врачу, мы знаем сегодня! И какие интересные болезни он обсуждает – такие, с которыми я ни разу не сталкивался в своей практике, с удивительными названиями: свинцовый неврит, стул в виде рисового отвара, писчий спазм. Во времена Ослера желтый хром, весьма ядовитую субстанцию, использовали булочники для придания выпечке красивого цвета. А к врачам порой приходили пациенты с жалобами на «железнодорожные мозги». Я говорю вовсе не в насмешку: сегодня люди тоже страдают новомодными, преходящими болезнями, и множество таких бывает у меня на приеме.

Мне и в голову не пришло бы, навестив доктора, оставить без внимания миссис Дымок. Доктор заметно постарел, но миссис Дымок совершенно не изменилась. Как и в прежние времена, я вошел к ней в хижину, где теперь воняло еще сильнее, если это вообще возможно, и молча сел на пол, выжидая, пока миссис Дымок сможет со мной поговорить. Она скоблила шкуру.

– Ты Эдду видал? – спросила она через некоторое время.

Да, я видел Эдду: он встретил свою неизбежную судьбу намного скорее, чем я предполагал, и уже стал развалиной; но что было причиной, алкоголь или девицы, я не знал и не имел ни малейшего желания выяснять. Завидев меня, он прохрипел издалека презрительное приветствие, но мне были несвойственны идеи Чарли o христианской любви к ближнему, и я сделал вид, что не слышу.

– Он теперь городской пьяница, – сказала миссис Дымок.

Поскольку лед был сломан, я поведал миссис Дымок о том, что собираюсь делать дальше.

– А помнишь, как ты первый раз сказал мне, что хочешь быть доктором? – спросила она.

Еще бы я не помнил. Она меня тогда осмеяла.

– Вы думаете, я иду по правильному пути? – спросил я.

– Теперь у тебя больше ума. Тогда ты был просто мальчишка.

– Но вы думаете, я правильно делаю?

– Какая тебе разница, что я думаю?

– Миссис Дымок, да ладно вам! Не надо со мной так. Как же мне не интересоваться вашим мнением? Думаете, я забыл, как у меня была скарлатина и вы меня вылечили?

Она ничего не ответила, и ее молчание подтолкнуло меня заговорить так, как я не собирался с ней говорить, – отчасти напоминая манеру доктора Огга:

– Вы были в палатке, которая тряслась! Это было волшебство! Вы не можете для меня колдовать, а потом отгораживаться от меня и говорить, что мне все равно, что вы думаете!

– Не волшебство. Волшебство – херня.

– Ну а как это назвать? В ту ночь в палатке – что вы делали?

Долгое молчание. И наконец миссис Дымок заговорила. Голосом, какого я никогда не слышал у нее раньше, – молодым, грубоватым, а не своим обычным голосом, отягощенным годами и опытом.

– Похоже, ты уже достаточно взрослый, чтобы знать. Столько, сколько знаю я, хоть это и немного. Что я сделала? Что любой делает в трясущейся палатке? Я вышла в Великое Время и попросила дать мне помощников. Я сделала это, потому что твои мать и отец поступили хорошо и не позволили, чтобы скарлатина перекинулась на мой народ. Одному Христу Богу известно, что случилось бы тогда. Так что мы были у тебя в долгу, понимаешь? Были обязаны тебе своими жизнями. Мой народ хотел, чтобы я тебе помогла, поэтому я пошла просить, чтобы мне дали помощников. Они пришли, и тебе стало лучше.

– Что это за помощники? Кто они? Откуда приходят?

– Не знаю.

– Они бы для любого человека пришли?

– Нет, не для любого.

– Но… Если эти помощники существуют, наверное, надо просить о них чаще? Почему они пришли по вашей просьбе? Что такое Великое Время?

Ее лицо окаменело. Я знал, что это глупый вопрос. Но со времени нашего последнего разговора я прочитал легенду о Парсифале и теперь знал: если не задать нужные вопросы в нужное время, случится большая беда.

– Когда я сказал вам, что хотел быть доктором, вы сказали, что я неправильный и иду по неправильному пути. Но этого не может быть. Разве я могу быть кем-то, кроме как самим собой? И по какому пути мне идти, кроме университета? Ведь вы не хотите показать мне свой путь. Помощники… Я честно, по правде хочу о них узнать. Разве у меня нет такого права? Разве они не пришли ради меня?

Вновь воцарилось долгое молчание. Беседа с миссис Дымок не походила на городскую светскую болтовню, чем и была замечательна. Наконец миссис Дымок заговорила:

– Ты сам должен выяснить.

– А вам тоже пришлось? Вы сами их искали?

– Кто учил меня, не станут учить тебя. Ты неправильный, идешь неправильным путем. Но может быть, ты кое-что выяснишь сам. Тебе случалось заблудиться в лесу?

– Много раз.

– Но ты сейчас тут – значит, как-то выбирался оттуда.

– В лесу главное дело – не ходить кругами. Смотри, где солнце, и знай себе прокладывай тропу и рано или поздно куда-нибудь да выйдешь.

– Угу.

– Значит, так и надо? Гнуть свое и прокладывать тропу, чтобы не ходить кругами?