Робертсон Дэвис - Чародей [litres]

Мы часто видим Чарли: не только у себя на воскресеньях, когда он заходит съесть булочку с кремом и поболтать с Катбертом Уогстаффом или пошутить с Джерри Брумом. (Я тебе рассказывала про Джерри? Он приехал в Канаду на гастроли с труппой Плейфера. Они привезли «Оперу нищих», и Брум пел Филча. Ему понравилось в Канаде, он решил, что здесь хорошие перспективы, и остался. Он поет партию Рассказчика в «Страстях по Матфею» под управлением Гоу и любит шутить. Он обычно приветствует Антона Мошелеса словами: «Очень жаль, что тебя опять беспокоит горло». Это он так намекает на манеру Антона носить красивые шейные платки. Антон не понимает его заезженной шутки, но терпеливо улыбается.) На чем я остановилась? Я порхаю мыслями, как мисс Маучер. Ах да, Чарли и его странности. Как-то я его приперла к стенке насчет Лойолы. «Я слышала, один большой ученый в Оксфорде говорил, что набожность Лойолы и все эти упражнения вполне могли быть сублимацией или даже извращением его сексуальности. Что вы на это скажете? Ну то есть сегодня, когда появилось столько сексуальной свободы и начали понимать, что секс не обязательно привязан к размножению, и в разных видах любви теперь видят то, чем они на самом деле являются, – любовь». Но Чарли только опустил ресницы и произнес: «Вполне возможно, что с Божественной точки зрения все это генитальное удовлетворение и одержимость сексом – всего лишь извращение религиозности!» Ну что можно ответить на такое? Я задала вопрос доктору Халле, и он ответил, что, возможно, в словах Чарли что-то есть. А потом Макуэри, который обожает становиться на сторону оппозиции – все равно какой, – заявил, что Лойола был мазохистом и странным человеком, и каково мнение Чарли о кампании Лойолы за исправление римских проституток, и не может ли это происходить от подавленной сексуальности, как подобное же занятие, которому в молодости предавался великий канадский премьер-министр Уильям Лайон Маккензи Кинг? [5] Чарли ответил, что Лойола заботился о проститутках из христианской любви к ближним, а в наш безумный научный век очень легко очернить что угодно с помощью так называемой психологии. Они едва не поссорились, и мне пришлось утихомиривать их сконами со взбитыми сливками.

Но любовь – что же думать о любви? На наших воскресеньях я иногда вижу на другом конце комнаты Джойс Барму и Эдэра Скотта: они стоят по отдельности, но поток обожания, идущий от нее к нему и обратно, – сильный, прекрасный и – я готова поклясться – священный. А как же мы с Дражайшей? Редкие появления у нас Гасси Гриля заставили меня заново понять, как много Дражайшая для меня значит, особенно теперь, когда у нее с Гасси завязалось что-то вроде дружбы, основанной на шутках и, помоги нам Господь, пародийной куртуазности с его стороны и пародийной девичьей скромности – с ее. Это меня скоро с ума сведет. Но пока еще не свело. Что-то я сегодня расписалась. Извини.

1. Чипс ругается над огромной охапкой тяжелой материи.

2. Отец Уимбл, брови уехали вверх почти до границы волос, в полумраке исповедальни.

3. Изометрическое изображение процессии, чрезвычайно выразительное, под таким углом, словно на нее смотрят с хоров церкви.

4. Чарли бубнит за аналоем. Какой безумный вид у него на рисунке Чипс! Ее глаз художника даже острее, чем мой – врача.

5. Очень странное изображение святого Игнатия Лойолы и Маккензи Кинга – они понимающе перемигиваются. Вот ведь прохиндеи!

Слова Чипс, что Чарли съезжает с катушек, лишь в несколько преувеличенном виде отражали мнение, которого держались и которое обсуждали самые разные люди в конгрегации Святого Айдана. Кто-то восторгался энергией и энтузиазмом Чарли и был готов последовать за ним в любой крестовый поход. Другие считали, что его требования превышают пределы разумного – как в отношении молитвы, так и в почти средневековом подходе к богослужению и христианской жизни. Но без сомнения, при нем приход Святого Айдана был жив и действовал; Чарли не терпел никакого лаодикийства, никакой теплохладности. Кое-кто из прихожан отпал, перейдя в другие приходы с менее требовательными священниками; однако почти все ушедшие приплелись обратно, смиренно признав, что у Святого Айдана религия – гораздо более живое и интересное дело, чем где-либо еще. Приход Святого Айдана объединял самых разных людей – от носильщиков с вокзала до интеллектуалов из университета. В приходе было много порядочных людей, которые искали духовного руководства и места в жизни и нашли то и другое в великолепных службах и в отточенных, кратких и жгучих проповедях Чарли.

Он, как и все священники, просил пожертвований, но помимо этого требовал совершенно иного подхода к повседневной жизни, ощущения, что Отец, Сын и Святой Дух присутствуют в каждом заурядном деле.

– заявлял он, и люди, сроду не слыхавшие о Джордже Герберте, приходили в восторг от этой декларации, облагораживающей – нет, практически освящающей – их нудную тяжкую повинность. Но еще Чарли требовал, чтобы они умели воспринимать красоту. Когда вокруг такой зеленый город, как Торонто – «Ветвист меж башенок, околоколен» [75], – провозглашал он словами другого великого поэта-священника, – ибо «Над скорбным миром реет Дух Святой, / Укрыв крылами, – ах! – и грудью согревая» [76], – оглянитесь вокруг, устремив взор не на унылые дома, но на небо, на деревья и на сады, коими домовладельцы потрудились прославить доброту Природы, она же – доброта Бога, и увидите подлинный лик этого города.

Конечно, красота присуща не только природе. Красота, сотворенная человеком, позволяет нам ощутить присутствие Святого Духа. Чтобы это стало очевидно, Чарли нашел и приобрел за свой счет хорошую дорогую копию картины «Свет миру» Холмена Ханта, сделанную Ф. Г. Стивенсом, учеником Ханта. Картина эта всем знакома: Христос, в терновом венце и с нимбом, с фонарем в руке, стоит у двери скромного жилища. Он поднял правую руку, намереваясь постучать в дверь, частично скрытую разросшейся травой и плющом; на Его лице ожидание – возможно, с тенью сомнения. На золотой раме помимо названия картины значился текст, который она иллюстрировала: «Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему и буду вечерять с ним, и он со Мною» [77] Апок. 3: 20. . Картину повесили на одной из колонн у главного входа в храм. Чарли сказал, что это его подарок приходу – в благодарность за двадцать лет священнического служения.

В своем роде это была прекрасная вещь и подарок хороший. Но увы, Чарли объяснил детям, приходящим на специальную службу для молодежи, что, входя в церковь, следует остановиться на миг перед картиной и склонить голову. Обычай быстро укоренился, захватив также и матерей, не желающих отставать, когда их детишки выражают надлежащее почтение Господу. Так картина Чарли стала много более чем картиной, и именно тогда епископ решил, что пришло время деликатно одернуть кое-кого.