Робертсон Дэвис - Чародей [litres]

Ой нет, я так же глуплю, как Чарли. Если искусство считать самоцелью, все ослы и бездари, способные малевать, лепить или еще каким-то образом самовыражаться, возомнят себя венцом творения, а это, черт побери, не так! Для художника, настоящего творца, искусство – одинокое занятие. По-другому быть не может. Но для тех, кто не художник, но умеет видеть, слышать, думать, искусство – то, ради чего стоит жить. Или я ошибаюсь? Ты должна знать. Ты настоящий художник, а я только так, прихлебала. Хотя мантия получилась неплохая. Я пошлю тебе фото.

Но вернемся к Чарли. Он грохотал, призывая конгрегацию препоясать чресла для борьбы с филистимлянами. Конгрегация должна показать, что преданность искусству как пути к Богу – истинная религия и ее не смеют регулировать любители чаепитий и угощений, видящие в церкви клуб, или дебилы, напоминающие девочкам-причастницам, чтобы те не забыли о «свиданке с Христом», подразумевая Евхаристию, святое сердце всей христианской веры! (Это был выпад в сторону популярного священника, именно такие вещи говорившего в модной школе для девочек.) Конгрегация не должна ни на минуту забывать: несмотря на все величие Дел, они играют лишь вторую скрипку по сравнению с Верой, а Вера обретает сильнейший голос – после Любви и Надежды – в искусстве, через которое Господь вещает не прямо, но со всей Своей полнотой.

Но даже под самым тяжелым камнем непременно найдется червяк. Чарли страшно обозлился, потому что Алчин обхаял его «Свет миру» – отличную репродукцию, которую Чарли подарил церкви в благодарность за свое двадцатилетнее служение. Прекрасная вещь, да, не спорю. Но у меня от нее всегда мурашки ползли. И я никогда не забуду, как мой брат Ронни – он пропал без вести при Дюнкерке, и мама так никогда и не оправилась – говорил, что Христос как будто встал ночью, чтобы пойти в туалет, и обнаружил, что там уже занято! Прекрасная картина – прерафаэлиты, несомненно, умели рисовать, хотя от их сюжетов мурашки ползут, – я ни слова не скажу против тех, кому она по правде нравится, и в храме Святого Айдана она смотрится прекрасно. Так что предостерегать против нее детей, якобы борясь с идолопоклонством, просто оскорбительно. Но Чарли в ответных действиях перешел на личности, а праведный гнев не может быть личным.

Итак, если службам у Святого Айдана вообще в человеческих силах прибавить еще пышности, именно это сейчас и происходит. Чарли обещал во время Рождественского поста произнести серию проповедей о житиях святых и о месте святости в современной жизни. Выкуси, архидиакон Алчин.

Кстати, архидиакон страшно гордится своей фамилией. Якобы она происходит от староанглийских слов, означающих «сплошной мозг» или «самая суть». Конечно, не человеку с фамилией Фрик – что означает «могучий воин» – бросить в него камень, но все же, по-моему, его фамилия ужасно дурацкая.

Дражайшая уже закончила кадуцей для доктора Халлы, и он прекрасно смотрится в передней, над столом драконши. Над кадуцеем он велел изобразить какую-то надпись на греческом языке, и я сказала, что это нестерпимая показуха, но он засмеялся и заговорил о маскировке с помощью языка учености [80] Эдуард Гиббон. Упадок и разрушение Римской империи. Т. IV, гл. XL. во имя пристойности, – кажется, это цитата откуда-то. Доктор обожает щеголять эрудицией – это нормально для тех, кто узнает его цитаты, но остальным кажется высокомерием.

Итак, моя мантия наконец закончена, принята с благодарностью, освящена и теперь тянет к земле бедного старого отца Хоббса, который в последнее время стал сдавать. [2]

Ну хватит на сегодня. Я буду тебе сообщать, как проходит Великое Возбуждение.

1. Подлинно клеветническая карикатура на Эдвина Алчина – злокачественная религиозность и христианский елей сливаются в одной гномьей тушке.

2. Отец Ниниан Хоббс, сгибающийся под тяжестью великолепной мантии работы Чипс. В безобразном старом лице заметно сходство с Ньюменом.

Я велел начертать на стене греческую надпись вовсе не для того, чтобы уколоть Чипс своей ученостью, – очень жаль, что она так подумала. Мне настолько понравился новый кадуцей, что я решил дополнить его греческим названием понятия, которое вкупе с кадуцеем, как мне казалось, подытоживает мою медицинскую философию: змеи Мудрость и Знание под управлением Гермеса, бога медицины, и всеми ими правит Судьба, она же Необходимость. Поэтому я нашел хорошего каллиграфа, и он написал это слово красно-золотыми буквами на стене над бронзовым посохом. И теперь оно там красовалось.

Гарри Хатчинс, мой ассистент, весьма впечатлился:

– Выглядит потрясающе, шеф, только что это значит?

Я объяснил как мог, что Судьба, или мрачная Необходимость, правит жизнью – она сильнее всего, что может сделать бог врачевания всей своей Мудростью и Знанием.

Гарри присвистнул:

– Никакой свободы, а?

– Много такого, что выглядит как свобода, – поправил я. – Но в конце концов… Конечно, это не только физическое понятие; Судьба загадочна и ужасна, и нам не часто доводится увидеть ее за работой, разве что краем глаза. Но в конце концов… ну… приходит конец.

– Вы это пациентам собираетесь рассказывать? – поинтересовался Гарри.

– Только если они спросят и если достаточно владеют философией, чтобы вынести подобное знание.

– Очень правильно. Не стоит пугать пугливых. Но само это слово… Для меня это все равно что китайская грамота, конечно. Как это произносится?

К удивлению нас обоих, на этот вопрос ответила Кристофферсон. Она сидела у себя за столом под кадуцеем и надписью и слушала наш разговор.

– Ананке [81] Ананке ( др. – греч . ἀνάγκη – «неизбежность», «судьба», «нужда», «необходимость») – в древнегреческой мифологии божество необходимости, неизбежности, антропоморфная персонификация рока, судьбы и предопределенности свыше. Была почитаема в орфических верованиях. Также термин античной философии, означающий силу, принуждение или необходимость, которая определяет действия людей и ход космических событий. Демокрит основал на нем свою теорию строения мира, согласно которой мир состоит из атомов и пустоты. В мире нет случайности, есть только вечное ананке – программа, которая задает ход всех событий и движение каждого атома. , – произнесла она.

– Ну и ну. Рифмуется с «изнанки». Инге, милая моя, я и не знал, что вы говорите по-гречески.

– Если бы вы только этого не знали, доктор, вы были бы чудом эрудиции, – отрезала Кристофферсон. – И будьте любезны, не зовите меня своей милой. Я ничья не милая.

– Ну, если вдруг передумаете, только свистните – и мигом станете моей милой. – Гарри любил ее поддразнивать.