Робертсон Дэвис - Чародей [litres]

Сенсация! – как когда-то говорили в мелодрамах. Но кажется, приход Святого Айдана ничем не смутить; на хорах тут же грянули что-то, определенно похожее на Баха – у Святого Айдана отнюдь не пренебрегают Бахом, хоть он и лютеранин, – и мы все притихли и сидели как на репьях, пока о. Чарли не появился снова.

Он был спокоен и почти светился, если ты понимаешь, о чем я. «Наш любимый отец Хоббс скончался, – сказал он, – и собравшиеся здесь поистине благословенны, так как присутствовали при успении обожаемого духовного отца, которого многие считали святым – не просто человеком святой жизни, но подлинно святым – и кто, мы можем быть уверены, теперь предстоит перед Спасителем, которому служил смиренно и величественно, пока жил среди нас. Святую Евхаристию, начатую им, следует теперь завершить». И с этими словами он повернулся к алтарю, вознес другую гостию – в ходе этой литургии священник получает большую печеньку, которую съедает сам, а потом все остальные получают по маленькой печеньке и запивают из Чаши, – и отец Чарли съел свою большую печеньку, вознес Чашу, и служба продолжилась. Все причастились. После того, что произошло, было бы просто немыслимо не причаститься. Даже Кристофферсон – я не думала, что происшедшее на нее подействует, но, похоже, я неверно о ней судила. Я в последнее время все чаще и чаще думаю, что неверно сужу о людях.

Во второй половине того же дня мы собрались в храм на бдение: символически оно происходит в то время, когда Христос висел на кресте, в Его предсмертные часы. Конечно, все думали про Ниниана Хоббса. Клянусь тебе, дорогая, я никогда не ощущала такой святости ни в одном собрании людей за всю свою жизнь. Вел службу Чарли, но ни слова не сказал о том, что произошло утром. [2]

Потом была суббота – в церкви это пустой день. Потом собственно Пасхальное воскресенье, с мессой в семь (Уимбл) и канонической мессой в половине одиннадцатого, с такой музыкой, такой торжественностью, каких ты в жизни не видала. Храм был битком набит и пронизан великолепным духом любви и жизни.

Это чувствовалось даже до крестного хода. Но когда хор грянул хвалу Победителю Смерти – клянусь тебе, я впервые в жизни ощутила, что на самом деле значит религия! Что-то вроде потрясающей легкости за сиськами… о черт, я не могу описать это тем пошлым слогом с жаргонными словечками, которым обычно выражаюсь и который все превращает в шутку. Это были не шутки. Но и не напыщенно-серьезно-религиозно. Меня как будто создали заново, и теперь мне не нужно будет все время валять дурака, пряча свои подлинные чувства. Многие ревели. И я ощутила, что впервые в жизни могу быть просто собой, а не кривляться, боясь показать свое истинное лицо. Наверно, я невнятно выражаюсь, но, надеюсь, мне удалось передать, что это было откровение. Что я теперь – верующая, религиозная? Не знаю. Знаю только одно: я никогда ничего подобного не испытывала, а теперь хочу испытывать всегда.

Розочкой на торте стала проповедь Чарли. Короткая, но лучшая из всех. Он объявил, что Ниниан Хоббс был подлинно святой. Он, Чарли, провел все время после кончины отца Хоббса, размышляя о смерти, молясь и ожидая, чтобы Господь заговорил с ним. И он подлинно и смиренно верит, что Господь с ним говорил. Не словами, но пылающим убеждением в истинности этого факта: мы знали святого, он ходил среди нас и коснулся наших жизней, и сейчас этот святой вкушает сияние Господней Вечности. Человек, которого мы знали, с которым говорили еще несколько дней назад, ныне подлинно пребывает с Богом. Чарли сказал, что сообщает нам это не как некто уверенный в истине, но как вестник, обязанный донести послание во все концы, где звучит его голос. И мы слышим это послание, чтобы тоже распространять его. Весь город должен узнать, что среди нас обитал святой.

Сильное заявление, но Чарли надо было слышать! Я тебе говорю, я раньше думала, что он съезжает с катушек, но в этой проповеди, никак не длиннее десяти минут, он преобразился. Мы выходили из церкви, пылая уверенностью, что должны выполнить его наказ – поведать всем. Но как?

К счастью, я знала как. После обеда в воскресенье у нас состоялся обычный «салон», как называет его Хью Макуэри – наполовину в шутку, наполовину уважительно, – и сам Макуэри тоже пришел, как всегда, обжора несчастный! Нет, так говорить нехорошо, но он и правда ест, как беженец. Хью, вероятно, самый важный светский голос Канады во всем, что касается религии. Он знает, о чем пишет, – он сам священник-расстрига, кажется пресвитерианский, и получил надлежащее образование в этой сфере, как положено у шотландцев. А пишет он так, что читают даже сатанисты, настолько интересно и небанально. И вот я вооружилась блюдом аметистовых тарталеток собственного изготовления – невесомые корзиночки из теста с виноградным желе и капелькой взбитых сливок, – загнала Хью в угол и рассказала, что произошло. Чарли уверен, что старик был святой и об этом нужно поведать всем, а это, Хью, твоя работа, сказала я, так что ты уж постарайся.

Святой, и притом протестантский святой, сказал Хью. Очень интересно. Не сомневайся, я этим займусь. И я оставила ему тарталетки – с чувством выполненного долга и даже чуть более того, поскольку Привлекла Внимание Прессы. Мне надо было выполнять свои обязанности хозяйки салона и спасти бедного Арне Гаде от юного Франгипани – фамилия звучит по-итальянски, но он на самом деле швейцарец и мучает Арне, утверждая, что пианино на самом деле ударный инструмент, а все изысканное фразирование и нюансы Арне – лишь самообман. (Когда Арне удается вставить слово в этот поток, он парирует, что Франги умеет только молотить по клавишам, и именно этим объясняется его убежденность.) Многие из гостей знали отца Хоббса и жалели его, но не верили истории о святости, разве что в переносном смысле – что отец Хоббс был очень хороший человек.

Что же теперь? Наша удача длится. Голова генерал-губернатора, созданная Дражайшей, выставляется во всех городах страны под эгидой Канадского Клуба, и таким образом имя Дражайшей расходится по градам и весям. [3] Может быть, брешь в тучах – на самом деле рассвет! Дражайшая получает новости на эту тему от Гасси Гриля, но я думаю, в письмах особого вреда нет.

Твоя навсегда, пока в Ниагаре не кончится вода (ха-ха).

1. Блистательная зарисовка алтаря Святого Айдана в изометрической проекции, как раз в момент падения отца Хоббса.

2. Опять алтарь, фигура отца Чарли в полумраке – по контрасту с утренним сиянием свечей.

3. Эмили рядом с головой генерал-губернатора, глаза скромно опущены, но лицо довольное, словно у кошки, слизавшей сливки.