Сергей Королев - Черный Новый год [сборник litres]

– Можно в туалет? – спросила Мариночка, слезая со стула. Владимир подхватил ее под локоть, помог спуститься.

– А кто же запрещает? – удивился Бурцев, дорезая соленые огурцы. – Беги, конечно. Не в трусики же дуть!

Мариночка исчезла в коридоре, а следом за ней Владимир. Бурцев же, обнаружив, что резать больше нечего, вытер руки о брюки, огляделся, сообразил, что чего-то не хватает.

– Спиртное где, барышни? – оживился он. – Покупали же вроде!

Горячечное сознание подсказало, что он действительно покупал и принес две бутылки водки, бутылку шампанского и пакет сока, мультивитамин, для Мариночки. Все это забылось то ли в коридоре, то ли в комнате.

Он вышел в коридор и увидел, что у входной же двери топчется Владимир, одетый в пальто, но босой, суетливо выворачивающий ящички стоящего у туалета комода. Там жена обычно хранила ключи. Рядом стояла Мариночка. На нее не налезла мохнатая черная шуба с белым пояском и варежками, торчащими из рукавов.

– Вы куда это? – взмахнул руками Бурцев, и где-то в глубине сознания промелькнула тревога, какая бывает перед скорым пробуждением.

Он не хотел просыпаться, потому что из реальности повеяло старым одеялом и пустой квартирой.

– За соком, – буркнул Владимир. – Сок забыли. Сбегаем быстро, тут через дорогу.

– Да зачем же! Пакет был, я помню, приносил. Должен быть!

Бурцев засуетился, ощупывая взглядом коридор, оттеснил Владимира и Мариночку от двери, запустил руки в горы одежды на вешалке, осмотрел тумбочку с обувью и под шапками действительно обнаружил шуршащий пакет с водкой, шампанским и соком.

– Вот, видите!

Он похлопал себя по карману, где звенели связки ключей.

Этот праздник ничто не могло испортить!

Он прекрасно помнил ощущения от Нового года, с волшебством и искорками какого-то неподдельного счастья. Бурцев скучал по этим ощущениям. Он давно забыл о многих вещах из жизни, детали стирались из его памяти, целые годы будто попадали в шредер и превращались в бессмысленные изрезанные лоскутки, из которых уже никогда не получилось бы цельной картинки.

Он забыл, как звали его прабабушку, которая два года жила у них в квартире, потому что сломала шейку бедра, готовилась умереть, но отказывалась ложиться в больницу, пока однажды не упала ночью с кровати, чтобы больше не подняться.

Он не помнил, как увлекался в школе боксом, а потом ушу и карате, но однажды столкнулся в темной арке с тремя широкоплечими пацанами из соседнего района. Они без проблем отразили все удары, вышибли Бурцева из стойки, уронили лицом на землю и долго били, пока им не надоело. Боль от ударов по голове, по спине, по почкам Бурцев помнил, а вот увлечения – нет.

Из памяти выветрился отец – после того как ушел из семьи. Бурцев встречался с ним, сначала раз в неделю, потом раз в месяц, а где-то с седьмого или восьмого класса перестал видеться совсем, потому что отец с новой семьей переехал в другой город. Бурцев же успешно его забыл, оставив в памяти лишь образ молодого бородатого мужчины, одетого в футболку песочного цвета, курящего, с раскрасневшимися щеками – отца из Нового года, того самого, последнего. А дальше – не было его. Вырезали хирургическим путем.

Отец как бы оказался вплетен в ощущение праздника, который Бурцев ждал каждый год и в котором неизменно разочаровывался, потому что невозможно было повторить то, что уже однажды было.

Сейчас же, понимая всю нереальность происходящего, выдумку, родившуюся в пустой квартире, он надеялся, что волшебные ощущения каким-то образом вернутся. В больной полудреме еще и не такое может вернуться.

Где-то тянуло сквозняком, но Бурцев не находил в себе сил подняться с кровати. Он продолжил воображать, и его сознание, перепрыгнув через ряд незначимых эпизодов, ворвалось в комнату, где уже был накрыт праздничный стол, где за столом собрались родственники, работал телевизор – не толстый черно-белый, а большой, плоский и цветной.

– Где Владимир? – спрашивал Бурцев, осматриваясь.

Действительно, справа сидела Лена, а слева – Мариночка и Галя. Еще два стула были свободные. Сам Бурцев почему-то стоял, сжимая в руке хрустальный бокал, наполненный шампанским. Пузырьки бесновались в золотистой жидкости.

Бурцеву казалось, что квартира та же самая, что в его детстве. Как-то все смешалось в этой фантазии. В углу стояла искусственная елка, обмотанная мигающими гирляндами, и на ее мохнатых ветках висели старенькие советские игрушки. Разные там ежики, деды-морозы, стеклянные шарики и звезды. На макушке у елки тоже была звезда, которая вроде бы горела, а вроде бы и нет. Бурцев смотрел на нее и замечал, как внутри под пластмассой вспыхивают лампочки, звезда на секунду становится красной, а потом снова гаснет. Это мигание что-то напоминало Бурцеву, но он никак не мог вспомнить, что именно.

– Где же Владимир? – снова спросил он у присутствующих. – Без него не начинаем.

Взгляд блуждал по столу, по салатам, по каким-то сырным и колбасным нарезкам, кускам мяса на блюде, по богатому разнообразию, которое в детстве Бурцеву и не снилось.

Из коридора донесся приглушенный звонок, и Бурцев сообразил, что происходит.

Владимир вышел, чтобы вернуться в образе Деда Мороза! Нашел-таки ключи, чертяка!

На нем будет борода из ваты, огромные очки в роговой оправе синего цвета, красный тулуп, красная же шапка! От него будет пахнуть чем-то кислым. Он будет говорить голосом отца, шутить шутками отца, посадит Бурцева на колено и попросит рассказать стишок, который тот учил вместе с отцом, а потом вытащит из бездонного мешка набор оловянных солдатиков – советских военных времен Второй мировой, шесть штук – и после этого уйдет, потому что хороших детей много, а времени мало.

Звонок повторился, и Бурцев, поставив хрустальный бокал, воскликнул:

– Я открою!

Он заторопился, но время – как это бывает в снах – внезапно замедлило свой бег.

Бурцев успел увидеть лица сидящих за столом – все они были встревоженные и какие-то напряженные, даже у Мариночки. Еще он заметил, что на столе нет приборов. Руками, что ли, есть? А по телевизору показали ту самую голову, из прошлого, которая поздравляла всех с Новым годом перед тем, как папа ушел из семьи. На большом телевизоре голова была неестественно растянута, застыла с раскрытым ртом, вперилась взглядом в Бурцева, будто специально решила дождаться его возвращения из коридора.

Нереальность происходящего снова накрыла Бурцева, он с горечью вспомнил, что даже плоского телевизора у него дома нет, потому что зарплаты едва хватает на еду; и таких красивых занавесок тоже нет, и вообще мебель в квартире не его – она новенькая, дорогая, такая, какую он хотел купить, но не мог себе позволить.