Сергей Королев - Черный Новый год [сборник litres]

Кто-то ударил его сзади. Бурцев отмахнулся рукой с ножом и заметил, что лезвие покрыто густой темной кровью. Его ударили снова, по голове, больно, и он упал на бок, упершись плечом в стенку. На него налетела Галя, сжимающая в руках бутылку шампанского. Бурцев едва успел подставить руку, и рука хрустнула от удара, где-то внутри что-то сместилось, боль взлетела к зубам, к вискам, вырвалась протяжным хрипом.

– Галя! Галечка! – заорал он. – Прости дурака! Что я тебе сделал?

А потом:

– Я не хочу больше здесь оставаться! Это не праздник, а черт-те что!

Он почти заплакал – от боли и отчаяния. Дрема не выпускала его, из этого кошмара нельзя было выбраться. У ног дергалась и хрипела незнакомка, под ее дорогим пальто растекалась по линолеуму лужа крови. Бурцев поднялся, слепо размахивая ножом. Вторая рука безвольно болталась.

Из дверного проема на него снова бросилась Галя, но это была уже не Галя, а какая-то еще молодая женщина, и Бурцев понял, что дрема уносит его прочь из этой квартиры в другую, где он был год назад, и где тоже была какая-то женщина, которая могла бы быть его младшей дочерью, но на самом деле не была. Все это наслоилось в голове, будто размазалось маслом по хрустящей корке хлеба.

Бурцев уклонился от удара, полоснул лезвием женщину по запястью, потом, уже не сдерживаясь, пнул ее ногой, вталкивая обратно в комнату.

Скрипнула дверь в ванную. Она уже давно была открыта. Бурцев посмотрел внутрь и в бледном полумраке царства кафеля разглядел то, что привело в ужас Оксану-незнакомку. В ванной лежал мертвый Владимир с рваной старой подушкой на груди. Во лбу у него темнела аккуратная дырочка, а вот кафель на стене за головой был в крови и в каких-то желтых ошметках. Там вообще было слишком много крови.

Бурцев перевел взгляд на комнату. Женщины жались в углу между телевизором и старой «стенкой», за стеклянными дверцами которой блестели хрустальные бокалы. Девочка пряталась за ними, громко всхлипывая. Люди были не родные, незнакомые. В квартире не осталось ничего праздничного, и вообще это был ужасный праздник, потому что Бурцев в него больше не верил. Голова в телевизоре оставалась без движения, на паузе. Это была запись. Точно. Иллюзия Нового года. Еще один обман.

– Какой-то кошмар, – пробормотал Бурцев. – Дайте мне из него выбраться.

Он действительно выбрался через какое-то время. Наверное, когда отступила самая яростная волна болезни. Кровавая дрема сменилась умиротворенным тихим сновидением, в котором Бурцев шел по заснеженной Москве, и было очень тихо, только-только начинался рассвет, вокруг кляксами чернели остатки новогодних фейерверков, сугробы усыпали конфетти и использованные бенгальские огни, но понятно было, что праздник уже закончился, люди спят, наступил тот самый короткий промежуток времени, когда даже коммунальщики не выходят на работу и мир как будто застывает, наслаждаясь наступившим новым годом.

С бледного серого неба посыпала мелкая крупа. Бурцев подставлял под нее разгоряченное лицо, ловил языком колючие снежинки.

В этом сне он был спокоен и мудр. Он ощущал себя почти восьмилетним мальчишкой, которому для счастья нужен был только ломкий снег под ногами.

Очнулся Бурцев уже утром, потный, отяжелевший и какой-то уставший. Но болезнь вроде бы отступила.

Он отбросил тяжелое одеяло, стащил носки и побрел в душ, где минут двадцать откисал под струями теплой воды. К пяткам прилипли куски светло-желтой горчицы. К этой желтизне примешивалось что-то красное, стекающее с лица Бурцева и с его запястий.

Бурцев прислушивался к себе, как в детстве, когда ему представлялось, что он может почувствовать и посмотреть работу каждого органа внутри тела. Вот равномерно трепещет сердце, вот сокращается желудок, вот распахиваются, будто два крыла, легкие. Все работало ровно, без проблем.

Выбравшись из-под душа, Бурцев, по обыкновению, заварил кофе и сделал манную кашу. Проверил телефон – шевельнулась надежда, что пропустил звонок кого-нибудь из родни, – но никто ему в новогоднюю ночь не позвонил. Повзрослевшие дочери давно не занимались подобной ерундой, да и общались они с отцом едва ли чаще раза в полгода.

За завтраком он пролистал новостную ленту, остановился на заметке, где сообщалось о массовом убийстве на западе города. Кто-то убил целую семью вместе с гостями прямо в новогоднюю ночь. В прошлом году, говорилось в статье, такое же массовое убийство произошло на западе, в двух километрах от конечной станции метро зеленой ветки. Тогда были убиты две женщины средних лет и шестилетняя девочка.

Бурцев покачал головой. Он всегда расстраивался, читая подобные новости. Для кого-то новый год так и не наступил. Так же, как для него праздник закончился много лет назад.

Все хорошее в жизни когда-нибудь заканчивается. Даже жизнь.

Он бегло дочитал новости и засобирался в аптеку. Чувствовалась какая-то слабость, а еще ужасно болела левая рука – в районе локтя она распухла и посинела. Видно, в горячечной дреме Бурцев как-то неудачно поранил сам себя.

Перед выходом от посмотрелся в зеркало, отметил царапины на щеке, седую небритость, мешки под глазами. Из него бы вышел ужасный Дед Мороз. Просто чудовищный.

Они нарядили елку.

Степан только закончил с уборкой дома, когда увидел игрушки на запорошенной снегом ели. Собрал мешки с мусором из позанесенного сарая, потащил их к своей старенькой «Ниве» и вот тут-то и обнаружил «подарок» от предыдущих жильцов.

Поправил шапку (очень чесался лоб). Шмыгнул носом. А что, это ведь даже хорошо. Новый год послезавтра. Сегодня из Питера должны подъехать ребята, им наверняка понравится.

Степан бросил мешки на заднее сиденье, обернулся на коттедж. Первый этаж кирпичный, надежный. Держит тепло даже в лютые морозы. Второй он использовал как большой чулан. Гигантский чердак. Собирался потом переделать, конечно. Утеплить. Мечтал, как будет сидеть перед телеком внизу и слышать детский топот внучат на втором этаже. Наблюдать за тем, как новые люди познают этот неуютный, но по-своему прекрасный мир.

Ворчал на сына, который не спешил жениться. Тот будто и вовсе женщинами не интересовался. Все отшучивался, говорил, что ему нравится покой одиночества. Шутил, что, мол, он – серийный убийца. Что таким, как он, жены не нужны, да и вообще на том свете его будет ждать аж двадцать жен, если он отправит их к дьяволу заранее. Степан ругал его за эти шутки, а Сашка отводил глаза и улыбался как-то смущенно, виновато.