Сергей Королев - Черный Новый год [сборник litres]

Застыв на пороге, Дрюня с оторопью наблюдал жутковатое зрелище. Сергей вскоре заметил брата, но его руки и губы так и продолжали свое дело, не в силах остановиться.

Потом Сергей говорил Дрюне: «Женя, она почти святая, у нее высокие состояния, а я профан, я в йоге на самых низших ступенях, но через Женю могу ведь и к высшим приобщиться. Когда она входит в транс, я, так сказать, сбоку подкатываю и снимаю сливки с ее состояния. Безумно люблю ее, черт возьми, а через любовь прикасаюсь к ее духовным вершинам, вот этими руками прикасаюсь, губами, ну, и так далее. Да, я, конечно, как тот насекомый паразит, что приобщается к человечности, когда кровь сосет из людей, но что ж поделать, и паразитам надо как-то возвышаться».

С тех пор Дрюня старался пореже заходить к Сергею в комнату, а если уж необходимо было, то ждал, пока в ответ на стук из-за двери не прозвучит разрешение входить.

Сейчас Дрюня, миновав комнату брата, прошел к себе. Закрыл дверь на шпингалет. Следовало разобраться в том, что довелось увидеть на улицах города. И понять, что все это значит. В такие моменты – когда Дрюню мучили вопросы – он знал способ, которым разрешались сомнения, но побаивался его. Впрочем, боязнь была не настолько велика, чтобы остановить Дрюню.

Он достал из ящика стола фотографию в тонкой металлической рамке. На фото был его родной отец. Погиб он так давно, что Дрюне приходилось напрягаться, чтобы назвать точное число лет, прошедших со дня его смерти. Сейчас этих лет скопилось уже целых двадцать восемь.

Отец работал в небольшой фирме, которая снабжала питьевой водой офисы разных учреждений. В тот день он доставил воду в офис компании «Интертранс Логистик». И когда в кабинете на первом этаже установил последнюю девятнадцатилитровую тубу с водой, уютное помещение вдруг превратилось в ад.

Взорвался газ, скопившийся в туннеле подземной коммуникации, по которому к зданию компании были проложены всякие разные кабели. Само здание не было газифицировано, утечка произошла из трубы, проходившей под землей и доставлявшей газ к совсем другому зданию. Просочившись в коммуникационный туннель, газ скопился под офисом. Огненная волна взрыва взломала пол в кабинете на первом этаже. Отец стоял возле кулера, дальше всех от входной двери, потому и получил самые сильные ожоги. Даже легкие обожгло изнутри, когда он вдохнул раскаленный воздух.

Он и еще две женщины, работавшие в том злополучном кабинете, были доставлены в больницу с ожогами разной степени. Самая сильная степень – у отца. В тот же день всех пострадавших перевезли в лучшую больницу края, в Краснодар. Женщины выжили, а отец пролежал в коме одиннадцать дней и скончался, не приходя в сознание.

Мама не рассказывала семилетнему Дрюне никаких подробностей о смерти отца, но какой-то незнакомый человек подошел к мальчику на улице, склонился и стал шептать на ухо, и в этом шепоте влилась в Дрюню вся правда о его отце, после которой начались у него кошмары. Незнакомец красочно расписывал, как мучился отец в огненных челюстях чудовища из подземелья, как переродился в них и перестал быть похож на человека, как долго умирал потом в больнице. И когда шептун ушел, Дрюня остался один на один с ужасом правды, которая принялась пожирать его изнутри.

Кошмары мучили наяву, наползая вместе с припадками, во время которых Дрюня корчился в конвульсиях, подобных эпилептическим, и кричал в сильнейшем ужасе, а иногда дико хохотал.

Дрюне виделись в галлюцинациях человекообразные чудовища, иногда огненные, иногда, напротив, холодные и скользкие, как слизни. Когда чудовища были огненные, они нападали на Дрюню и других людей. Когда были холодными, нападали только на людей вокруг Дрюни, его самого не трогая. В этих последних кошмарах бессильный помочь Дрюня наблюдал, как скользкие твари терзают и убивают людей, и при этом испытывал подлую радость от того, что жертва – не он, что он в стороне. Во время таких-то стояний в сторонке бившийся в конвульсиях мальчик и начинал хохотать. Этот бесчеловечный хохот казался его матери страшнее, чем крики ужаса во время тех припадков, когда Дрюне мерещились огненные твари.

Через два года припадки усилились, сделались чаще и продолжительней, и после них мальчик уже не приходил в себя так быстро, а подолгу пребывал в подавленном сумеречном состоянии, словно не мог отряхнуться ото сна. Наконец он и вовсе перестал возвращаться в нормальное состояние: муторный полусон сменялся припадком, после чего вновь наступал полусон, просветов между ними уже не оставалось.

А потом все внезапно кончилось: припадки с галлюцинациями прекратились, сон наяву рассеялся, Дрюня больше не вопил от ужаса и не хохотал так безумно, взгляд его прояснился, лицо вновь озарилось чистой детской улыбкой, но умственные способности мальчика понизились. Разум его застыл на уровне развития ребенка четырех или пяти лет.

Мама, у которой после смерти мужа и непонятной болезни сына пробились первые седые пряди (а ей ведь тогда и тридцати не было), все-таки пришла в себя, вновь ощутила радость жизни, второй раз вышла замуж, родила второго сына и была счастлива, несмотря даже на то, что старший сын рос дурачком. Главное для нее, что Дрюня больше не мучается от кошмарных припадков, а что интеллект не развит – не беда. Дрюня прекрасно понимал мамино состояние: он чувствовал, что она не стыдится его, не испытывает к нему отвращения и заботится о нем не из-за того, что долг обязывает, а просто потому, что сердце переполнено материнской любовью. Но при этом мама кое-чего не знала о своем сыне.

Не знала, что иногда он умнеет.

Это Дрюня от нее скрывал. Он сам не мог разобраться, что именно с ним происходит, как это объяснить и оценить. Знал одно: когда он начинал разговаривать с умершим отцом и чувствовал, что тот его слышит, разум у Дрюни на короткое время прояснялся, становился вполне взрослым, способным анализировать и рассуждать, даже философствовать.

Когда эти моменты ясности заканчивались, Дрюня начинал дремать, потом просыпался и не мог вспомнить, что происходило с ним – о чем он думал и что чувствовал, поэтому, пока ясность рассудка его не покинула, делал записи в толстую общую тетрадь. Он верил, что мертвый отец прикасается к его разуму с той стороны смерти, правда, не говорит напрямую, но внушает мысли, которые как бы сами возникают в голове в ответ на Дрюнины вопросы.

Записавши в тетрадь эти мысли, Дрюня потом читал и перечитывал свои записи, но почти ничего в них не понимал. Слова-то были ясны, если брать по отдельности, а во что они складывались, их общий смысл – то была загадка.

О своем общении с умершим отцом Дрюня около трех лет назад рассказал Сергею, дал ему свою тетрадь, просил помочь разобраться в записях, только умолял родителям ничего не говорить.