Катриона Уорд - Последний дом на Никчемной улице [litres]

Без фанеры на окнах дом кажется сотворенным из света. Осторожно, чтобы не порвать вереницу хирургических скобок на боку, я встаю с постели. Наше тело представляет собой настоящий пейзаж из шрамов и свежих ран. Я встаю, и на несколько мгновений в глубинах нашего естества разворачивается борьба. Тело опасно покачивается, и каждому из нас становится плохо. Вот Лорен угрюмо позволяет мне взять все в свои руки. Я упираюсь рукой в стену, не давая нам упасть, выпрямляюсь и делаю глубокий вдох. Этой тошнотворной борьбой, где-то сходной с землетрясением, полнится весь наш день. Мы учимся. Трудно держать всех сразу в сердце.

Чуть позже телом, вполне возможно, завладеет Лорен. Станет рисовать или носиться на велосипеде, а может, мы пойдем в лес. Правда, не на поляну и не к водопаду. Туда мы больше ни ногой. Голубое платье из полуистлевшей органзы, старая косметичка, ее кости – все это надо оставить в покое, чтобы они больше не были богами и превратились обратно в тлен.

Мы будем гулять под сенью деревьев и прислушиваться к звукам осеннего леса.

Полиция во главе с детективом-опоссумом обшаривает лес у озера. Им хочется отыскать мальчиков, которых забрала Мамочка. Они считают, что за долгие годы их количество могло достигнуть шести. Сказать точно довольно затруднительно, ведь дети действительно, бывает, теряются. В основном это были мальчишки из неблагополучных семей или сироты. Мамочка старалась выбирать тех, о пропаже которых никто не заявит. Что же касается Девочки с фруктовым мороженым, то вокруг нее такой шум поднялся потому, что у нее были родители.

Вполне возможно, что мальчиков когда-нибудь найдут. А пока я надеюсь, что они покоятся с миром под зеленым лесным пологом в объятиях ласковой земли.

Поздно вечером мы с Мраком-Оливией, наверное, вздремнем на диване, глядя на большие грузовики. С наступлением темноты они выходят на охоту. Меня на миг охватывает тревога – ощущение такое, что кто-то коснулся затылка мокрым листком. Мрак-Оливия большая, и сил ей не занимать.

Ну что же, день стоит прекрасный, пора завтракать. Когда мы проходим мимо гостиной, я заглядываю в дверь и несколько мгновений любуюсь новым ковром. На нем целая радуга цветов – желтый, зеленый, розовый, пурпурный, бронзовый. Он мне очень нравится. Старый голубой, думаю, после ухода Мамочки можно было выбросить в любой момент. Странно, что подобная мысль ни разу не пришла мне в голову раньше, до всех этих событий.

Мы проходим на кухню. Пока мы нашли только один продукт, который нам всем по душе. Иногда мы сообща съедаем его на завтрак. Когда мы чем-нибудь занимаемся, я неизменно описываю, что делаю, чтобы все запомнили. Записывать рецепты мне больше ни к чему.

– Поступаем следующим образом, – говорю я, – берем из холодильника свежую клубнику, моем ее в проточной воде и кладем в миску.

Мы смотрим, как ягоды поблескивают в лучах утреннего солнца.

– Ее можно выложить на кусок ткани, чтобы она немного подсохла, – продолжаю я, – а можно дождаться, когда эту работу проделает солнце. Это как захотим.

Раньше я разрезал каждую ягоду на четыре части тупым ножом, потому что ничего острого в доме не было. Но теперь держу в специальной подставке на кухонной стойке набор поварских ножей.

– Это называется доверием, – говорю я, орудуя одним из них, – некоторым из нас в этом отношении надо очень многому научиться. Понимаете, о чем я говорю?

Похоже, это как раз то, что Лорен называет «папочкиной шуткой».

Когда лезвие рассекает ягоду, на его боках отражается красная мякоть. От клубники исходит запах сладости и земли. Я чувствую, как некоторые внутри меня ерзают в предвкушении удовольствия.

– Чувствуете аромат?

Орудуя ножом в непосредственной близости от пальцев, мне приходится соблюдать осторожность. Я больше не отдаю свою боль другим.

– Так что клубнику мы режем как можно тоньше, а потом поливаем бальзамическим уксусом, который должен быть выдержанным и густым, как сироп. Теперь берем три листика базилика из вазона на подоконнике, режем на узкие полоски, вдыхаем запах и добавляем их к клубнике с бальзамическим уксусом.

Это хоть и рецепт, но звучит порой как заклинание. Мы несколько минут выстаиваем блюдо, чтобы смешались вкусы различных ингредиентов. А сами тем временем размышляем, любуемся небом или просто остаемся собой.

Почувствовав, что все готово, я говорю:

– Теперь мажем полученную пасту из клубники, базилика и бальзамика на кусок хлеба.

Тот пахнет выпечкой и пряностями.

– И посыпаем сверху молотым черным перцем. Пора идти на прогулку.

В небе и на деревьях полно птиц. В окружающем нас воздухе потоками льются их песни, угасая вдали. Лорен тихо вздыхает. Солнце своим теплом согревает нашу кожу.

– А теперь, – говорю я, – начинаем есть.

Если вы еще не закончили читать «Последний дом на Никчемной улице», лучше не читайте того, что идет дальше, потому как это один большой спойлер.

Вот как ко мне пришло решение написать книгу о выживании, выдав ее за роман в жанре «хоррор». Летом 2018 года я писала об одной кошке и все не могла получить ответ на извечный вопрос «почему?». Меня всегда изумляло, с какой очевидной легкостью между людьми, начисто лишенными сочувствия, и их домашними питомцами образуются нерушимые, страстные узы. Пес Блип, принадлежавший серийному убийце Деннису Нильсену, был единственным на всем свете существом, которое, если можно так выразиться, поддерживало с ним здоровые отношения. Он любил Блипа, и если после ареста его что-то и интересовало, то только судьба собаки. И тогда мне в голову пришла мысль: «Может, вот она, та самая история, над которой стоит поработать?» О кошке Оливии, которая живет с Тедом и утешает его, даже несмотря на то, что он схватил и держит своей пленницей девочку по имени Лорен. Но в таком виде идея не работала. Тед совсем не походил на убийцу или похитителя, а в своей душе я находила нотки сострадания к нему. По моим ощущениям, его история ассоциировалась скорее с муками и выживанием, но не со злодейством. А Оливия в действительности вела себя не как кошка. Да, она обладала рядом типичных качеств, присущих нашим младшим, мурлычущим друзьям, но голос ее был не человеческий, не кошачий, а какой-то другой. Она будто представляла собой частичку Теда. Как и Лорен, девочка, которую он якобы держал взаперти.

Занимаясь изучением последствий жестокого обращения в детстве, я наткнулась на выложенное в Интернете видео, на котором женщина по имени Энсина, страдающая от диссоциативного расстройства личности, обсуждала свою жизнь. Она предельно честно и участливо рассказывала о своей младшей альтер-личности. Женщина считала ее своим ребенком и относилась как мать, ухаживая, заботясь, чтобы ее ничего не пугало, и занимаясь делами, которые той были не под силу, в том числе водила машину. Иногда вместо нее в разговор вступала младшая альтер-личность и продолжала рассказ. Говорила, как она одинока, потому что тело, в котором она живет, слишком большое, и другие дети ее не понимают. Глядя на них, я чувствовала, как меняются мои взгляды на жизнь. Это видео приведено в библиографии («Что такое жить с диссоциативным расстройством личности (ДРЛ)». В какой-то момент мне стало ясно, что книга, которую я на тот момент писала, была не о кошке Оливии, не о девочке Лорен, не о мужчине по имени Тед, а о человеке, в котором жили бы все эти личности. Причем не хоррор, а роман о выживании и надежде, о том, как человеческий мозг справляется со страданиями и страхом.