Якуб Жульчик - Холм псов [litres]

– Нет, ты должна чем-то, сука, обернуться, пойти в сральник и там одеться, – повышает он голос. Только теперь понятно, что он нервничает точно так же, как и она.

– Я ни с кем не говорила, – голос девушки прорезает тишину, густую, словно бутапрен. Она напугана, но пытается это заболтать, внаглую.

– Как это, сука, ни с кем не говорила? Как это не говорила – может, никого ни о чем еще и не спрашивала? – Гжесь повышает голос.

– Ничего не знаю. Ничего не знаю, отстаньте от меня, – говорит она.

– Ты детей у меня отобрала. Детей у меня отобрала, лахудра сраная, – отвечает Гжесь, но Агата хватает его за руку и останавливает. Подходит к девушке, становится над ней, легонько, но решительно тянет ее. На короткий миг становится видно тело девушки: худое, бледное и мальчишечье.

– Золотце, мы ничего плохого тебе не сделаем, – говорит странно теплым голосом Агата. – Не сделаем тебе ничего плохого. Хотим только поговорить.

– Ты, шалава, детей у меня забрала, за пару злотых, – Гжесь старается не кричать. В результате кажется, что он хрипит.

Девушка сильнее прижимает к себе одеяло.

– Иди, котик, оденься. Натяни что-нибудь на себя. Могу пойти с тобой, если хочешь, – говорит Агата. Девушка только качает головой. Видно, что ее слегка трясет.

Наконец заворачивается в одеяло и медленно направляется в сторону ванной.

Быль, кажется, вот-вот расплачется. В последний раз он выглядел так, когда отец, после его восемнадцатилетия, отобрал у Быля ключи от машины, когда тот выпил три бутылки дешевого вина, закусил баночкой своей прославленной макумбы, а потом въехал в забор соседей и убил их кота.

– Ты разве не живешь теперь в Голландии? – спрашиваю я, лучшей темы все равно не найти. Мне кажется, все здесь липкое, в воздухе разлит сладкий, вонючий жир, мои ботинки и одежда с каждой секундой покрываются какой-то тонкой, твердеющей пленкой смердящего клея.

– У меня отпуск. Еще пара дней.

Быль наконец тянется к куче одежды под стеной. Вытягивает оттуда потрепанную футболку с рисунком Польши на футбольном мяче. Закуривает новую сигарету. Когда выпрямляется, что-то простреливает ему в спине, по лицу проходит болезненная гримаса – словно бы он раскусил что-то отвратительное на вкус.

– Это от ношения ящиков, – говорит он.

– А знаешь, Былинский, я слышала, что это не отпуск, что тебя выгнали взашей с той фабрики. Что сперва ее владелец, украинец, потерял из-за тебя руку, да? И когда тебе провели тест, оказалось, что на завтрак у тебя была пара пива. Я все знаю от твоей матери, не смотри так на меня, – поворачивается в его сторону Агата.

– Слушайте, что вы, собственно, тут делаете? В чем дело? Вы стали иеговистами? Хотите поговорить с ней о конце света? – Быль тычет пальцем на дверь в ванную, откуда так никто и не выходит.

– Так сколько ей? – спрашивает Агата.

– Ты, Лукаш, отвезешь потом Чокнутому ключи? – Быль осматривается снова, словно что-то ищет.

– А ты не можешь? – Лукаш не отрывается от игры.

– Нет, не могу, – отвечает тот.

Еще некоторое время он осматривает комнату. Наконец поворачивается к Агате.

– Если серьезно, без шуток, то это моя девушка. Если хотите чего-то от нее, должны сперва поговорить со мной, тут без вариантов, – Быль тычет пальцем в дверь ванной, откуда не слыхать ни звука.

Гжесь придвигается в сторону разбросанных по столу бутылок и банок. Берет одну из них в руки. Агата пытается его остановить, но Гжесь качает головой. Открывает банку, делает большой глоток. Лицо у него моментально изменяется, словно расслабляются все черты, по ним разливается облегчение.

– Осторожней с ней, – говорю я Былю. – Она делает людям херню за деньги. Правда. Просто осторожней, старик. Тут даже не проблема в том, что она несовершеннолетняя.

– Думаешь, он этого не знает? Что она за деньги делает разное? – спрашивает Гжесь.

Когда он говорит это, Быль чуть меняется. Чуть подпрыгивает, словно кто-то пропустил сквозь него ток.

– Слушай, Миколайчик, варшавянчик, непросто ведь говорить такие вещи? Скажи. Непросто? – поворачивается ко мне. У него закончились сигареты, а он не может ничего сделать с руками, те бессмысленно порхают в воздухе, словно ловят невидимых мух.

– Она устроила нам проблемы. Хотим, чтобы осадила назад, Былинский. Еще раз, тут дело не в тебе, – говорит Агата.

– Какие проблемы? – спрашивает Быль.

– Да хуй там это его касается, – вмешивается Гжесь. Он уже выпил все пиво. Теперь открывает следующее.

– Слушай, ты ее трахал? Скажи честно, – Быль снова тычет пальцем в дверь ванной.

– Я счас тебя трахну, – отвечает Гжесь.

– Что, правда? А может выйдем поговорим, если ты хочешь? – спрашивает Быль.

– Былинский, просто вытяни ее оттуда и выйди на минутку, мы не хотим скандала, – говорит Агата.

Уже все в этом клею, он лезет мне в нос и в легкие. Значит, вот как это выглядит: угрюмый домашний скандальчик чуваков из Зыборка. Блат-хата. Дивизия радости. Я осматриваюсь, и наконец нахожу то, что искал. Стул. Ситуация очевидна и печальна, но насколько она лучше моей? Быль наверняка тоже не может встречаться со своей дочкой. Наверняка тоже все довел до ситуации, когда жена его ненавидит, как Гжесь довел Камилу, а весь этот скандал начался с доноса неграмотной малолетки.

Быль подходит к двери ванной, стучит.

– Вылезай, – говорит тихо, а потом повторяет снова, громче.

– Спокойно, – говорит Гжесю Агата.

– Я очень спокоен, – отвечает тот.

– Вылезай! – кричит Быль и лупит в дверь кулаком.

– Эй, Чокнутый рассердится, хочешь ему за дверь платить? – покрикивает на него с другого конца комнаты Лукаш.

– Я и правда абсолютно спокоен. Отвечаю. – Гжесь плющит банку в кулаке и роняет ее на пол.

Агата подходит к двери, стучит.

– Котенок, впусти меня. Поговорим вдвоем, – говорит теплым и мягким голосом. Голос этот совсем ей не подходит. Звучит так, словно она проглотила кассету с записью.

– Ты не знаешь, как оно бывает, Миколай. Вкалывать. Ежедневно вкалывать и ежедневно получать за это по голове. Так уж оно сложилось. Потому что ты – никто. Понимаешь? Ты, сука, работал хотя бы день в своей жизни? Чтобы – руками? Спиной работал, которая потом болит так, что даже трамал не помогает? Скажи, а? Зачем мне быть осторожней? Откуда тебе знать, что мне нужно осторожничать? Совет, сука, доброго дядюшки? – Быль подходит ко мне.

– Успокойся, – отвечаю я ему.

– Только я и ты, – говорит запертым дверям Агата.

– Такой ты, сука, чувак, умный не по годам, а последние десять лет ты хотя бы весточку подал? Поздравление на праздник? Реплику в Фейсбуке? Ну, скажи, Миколай, скажи! – теперь он уже кричит. У него широко открытые глаза, а руки описывают в воздухе все более широкие круги.