Якуб Жульчик - Холм псов [litres]

– Успокойся наконец, чтоб тебя, – говорит мой отец.

Камила все еще неподвижна, смотрит вперед, в то место, где еще секунду назад стоял Гжесь. Выглядит как ледяная скульптура.

– А ты давай в дом, – говорит он Камиле и, не глядя на ее реакцию, идет к крыльцу.

– Что смотрите? – спрашивает стоящих на лестнице Яська и Йоанну.

Гжесь, покачиваясь, идет в сторону своего дома медленным, неуверенным шагом больного восьмидесятилетнего старика. Фалатович и Ниский смотрят, словно не понимая, идти ли следом или оставаться там, где стоят. У жены моего брата что-то переключается, она идет вперед быстрыми пружинистыми шагами.

Камила, дети и Агата исчезают в дверях дома; мой отец пропускает их вперед, а потом снова спускается по лестнице, проходит мимо калитки, осматривает улицу. В каждом соседнем дворе стоят соседи, глядя на то, что происходит у нас, словно наблюдают за удивительным атмосферным явлением.

– И вы ступайте, не устраивайте представлений, – говорит мой отец мне и Юстине.

Я киваю. Легонько подталкиваю Юстину вперед. Отец обводит взглядом лица соседей. Сплевывает.

– Что?! – спрашивает их громко, отчетливо.

Никто не отвечает.

– На что смотрите? – спрашивает он снова.

Все еще никто не отвечает. Я разворачиваюсь, стоя на лестнице, и вижу, как отец делает еще пару шагов в их сторону.

– Можно и я присоединюсь? – спрашивает.

Делается совершенно тихо, даже собаки перестают лаять. Издалека слышен глухой стук косилки. Где-то далеко, в лесу, щебечут птицы.

– Можно и я присоединюсь, Борацкая? На что смотришь? Скажешь? – спрашивает отец у женщины с гнездом жестких, серых волос на голове.

– На сыночка твоего смотрю, – глухо взрыкивает Борацкая.

– На своего, сука старая, смотри, чтобы снова одеколон у тебя не выпил, – отвечает мой отец.

Рядом с Борацкой стоит невысокая брюнетка лет сорока, которая все еще – на нашем газоне, пытается сосредоточиться на чем-то, рассматривает траву, рассыпанные пакеты. Кажется, это жена старшего Ниского, но я не уверен.

– У тебя обед не подгорит дома? – спрашивает ее отец.

Женщина поджимает губы:

– Я еще не ставила.

– Так какого хрена, ты тут, сука, еще стоишь?! – отвечает мой отец, и снова осматривает всех, рычит: – Ну-ка, по домам. Пошли по домам!

Хватает и нескольких секунд, чтобы все начали расходиться: медленно и тяжело, шаркая, словно дети, которых сгоняют в класс.

Когда мы входим в дом, Камила сидит на кухне. Медленно пьет горячий чай. Агата стоит над ней со сложенными на груди руками и качает головой. Отец, вырастая за моей спиной, словно гора, мгновенно входит в кухню, становится рядом с Агатой и жестом велит ей сесть.

– Камилочка, слушай, я все понимаю, но ведь до сих пор было как-то по-людски, так что случилось, что вдруг по-людски оно быть перестало? – начинает он говорить: громко и невнятно.

Камила даже не смотрит на него. Юстина показывает жестом, что хотела бы пойти наверх, но отец ее останавливает:

– Зачем идешь? Поговорим. Познакомитесь.

– Ну, это, кажется, не совсем мое дело, – отвечает Юстина.

– Мы семья, – говорит отец. – Это все наше общее дело.

Юстина остается. Отец опирается на шкафчик. Камила ставит чашку на столик и, не спросив разрешения, закуривает.

– Камилочка, значит, так… – начинает отец, словно еще раз собираясь сказать то же самое, но она, бесцеремонно и нагло, его прерывает:

– Не кричи на меня.

– Я не кричу на тебя. Ты, должно быть, не слышала, как я кричу, Камилочка, – отвечает отец, на краткий миг глубоко удивленный ее ответом.

– Что такого произошло? – спрашивает Камила.

– Я знаю о долгах. В том смысле, что сложно не знать, если уже полгода не получаю алиментов, – говорит, помолчав, Камила, глядя в окно, на дом, в котором еще недавно она жила, перед которым, как я помню, пыталась посадить лиственницы, но те не принялись.

– Это можно решить, – говорит отец.

– Я знаю о долгах, знаю о пьянках, знаю, что он пытался изнасиловать ту девушку. И у них не будет такого отца. Алкаша, игрока и насильника. Не будет такого. Такой отец им не нужен, – говорит она так же спокойно, как и ранее.

Отец тычет указательным пальцем в ее сторону, но потом опускает его. Бледнеет.

– Какую девушку он пытался изнасиловать? О чем ты говоришь? – произношу я, мой голос тих, едва протискивается сквозь горло.

– Девушку, – говорит Камила. – Из дискотеки. Пятнадцатилетнюю. Она не пошла в полицию, но написала мне.

– Написала?

– На Фейсбуке написала, – отвечает она, пожимая плечами.

– Камилочка, ты ведь о собственном муже говоришь. Что ты тут рассказываешь? Что ты плетешь? – говорит отец, подходя к ней ближе.

Она не отвечает. Снова смотрит на дом. Еще раз улыбается, едва-едва, словно от неких теплых воспоминаний.

Может, она припоминает, как однажды в Рождество я помогал ей вешать гирлянды снаружи дома. Я не мог их распутать, а потому она решила, что управится сама, а меня попросила лишь держать лестницу, на которой стояла. Может, вспомнила, как их дети учились ходить по мокрому, ноздреватому снегу, то и дело падая, но поддерживая друг друга.

Мы даже любили друг дружку, казалось мне тогда, довольно сильно для людей, которые и всего-то перекинулись лишь несколькими фразами.

– Вот, посмотри, – она вынимает из сумочки телефон, пару раз стучит по нему пальцем. Подает мне.

Сообщение в мессенджере от некоей Магды, которая на нечетком снимке из профиля и правда выглядит лет на пятнадцать. У девушки волосы крашены в красно-рыжий цвет, у нее худощавое личико, яростный макияж, губки стиснуты в тупой клювик. Я держу телефон в руке, Юстина и мой отец подходят ко мне, заглядывая через мое плечо. Я начинаю читать. С каждым прочитанным словом телефон делается все тяжелее. Под конец он весит несколько килограммов.

«Ты меня не знаешь но я тебя знаю, твой бывший муж Гжесь пытался меня изнасиловать на дискотеке в «Андеграунде». Подошел ко мне и предложил мне дринки а когда я отказалась начал хватать меня за задницу и говорить чтобы я пошла с ним. Я не хотела но он ждал меня у дискотеки когда я возвращалась домой тогда схватил меня за рукав пытался затянуть в машину. Говорил что теперь поедем развлечемся. К счастью мои приятели его оттолкнули но он сумел ударить меня по лицу. Говорил что будет трахать меня целый день и бить колючей проволокой и никто мне не поможет. У других девушек тоже так было с ним они могут подтвердить».

– Ты веришь в это, Камила? – спрашивает, не глядя в телефон, Агата, словно зная, что именно там написано.

– Детей он не увидит. Не будет такой возможности. Никогда, – отвечает Камила.

– Это мои внуки, – говорит отец.

– Это мои дети, – подчеркивает Камила.