Дин Кунц - Мистериум [litres]

Высушив ему шерсть, Бен достал из сумки миски для воды и пищи.

Обе были белыми, керамическими, предназначенными для собак. На каждой зелеными буквами было написано: КЛОВЕР.

Эти миски Бен тоже не покупал в Тахо-сити. Они ехали с ним в «рейнджровере».

Одну миску Бен наполнил водой. В другую выложил целую банку изысканных собачьих консервов.

Кипп не был совсем уж голоден. Как-никак в кемпинге его угостили гамбургером и франкфуртером. Но все, что было в миске, он съел с аппетитом, хотя и без собачьей торопливости.

Первой особенностью, удивившей Дороти, когда он только попал к ней в дом, было его отношение к еде. Обычно щенки жадно набрасывались на еду, спеша умять все. Кипп никуда не спешил. Он смаковал каждый кусочек.

Бен достал сэндвичи, открыл пиво и устроился за столиком у окна.

Дочиста вылизав миску с едой, Кипп задумался о происхождении этой миски. За весь день он ни разу не вздремнул, но любопытство не давало ему улечься сейчас.

Кипп перевернул пустую миску набок и, придерживая носом, подкатил к ногам Бена Хокинса.

Тот оторвался от книги и молча смотрел на собачьи проделки.

Кипп остановил миску рядом со стулом Бена и несколько раз поставил плашмя, так, чтобы надпись «КЛОВЕР» была ясно видна. Потом сел, вскинул голову и посмотрел на своего спасителя.

– Тебе мало? Хочешь еще консервов?

Кипп один раз ударил хвостом по полу, что означало «нет». Такой код общения был у них с Дороти. Но Бен этого не знал.

Тогда Кипп совсем по-человечески помотал головой.

Бен пометил страницу закладкой и отложил книгу. Лицо его было непроницаемым. Бывший спецназовец, «морской котик», он был человеком рассудительным и не спешил делать предположения.

– Твое мотание головой означало «нет»? – помолчав, спросил Бен.

Кипп тут же сделал другой жест, подняв и опустив голову.

Человек и пес смотрели друг на друга. Кипп знал, что пристальный взгляд способен передать много сведений. Все зависело от интенсивности и продолжительности взгляда.

Кипп опустил глаза к надписи «КЛОВЕР» на миске, затем снова посмотрел на Бена Хокинса.

Тот взял банку с пивом и тут же поставил обратно на стол, не сделав и глотка.

– А ты меня немного пугаешь.

Кипп терпеливо смотрел на него и ждал.

– Кловер прожила у меня восемь лет. Я ее спас. Она у меня появилась через несколько недель после моего увольнения из спецназа. Опоздай я на день, ее бы усыпили. Она была такой же золотистой, как ты.

Кипп сочувственно заскулил.

– Кловер была чудесной девочкой. Бесстрашной, но с добрейшим сердцем. А потом у нее обнаружили рак. Рак съедал ее заживо. Пять месяцев назад ее не стало. Вот так, через восемь лет ее все-таки пришлось усыпить. Я держал ее на руках, пока ветеринар делал ей укол. Это было самым тяжелым событием в моей жизни. Казалось бы, такой большой, крепкий спецназовец. И вдруг… самым тяжелым.

Кипп подумал о Дороти. Он очень устал. Никогда еще он так не уставал.

Он ушел в дальний конец комнаты, встал за кровать и оттуда посмотрел на писателя.

– Хочешь спать на кровати? Я не возражаю.

Собрав остатки сил, Кипп прыгнул на кровать, свернулся клубочком и закрыл глаза.

Он слышал, как писатель встал со стула и куда-то пошел.

Потом негромко щелкнул замок открываемой дверцы холодильника.

Следом раздался другой щелчок. Это писатель потянул за кольцо на банке. Вскоре в номере запахло холодным свежим пивом.

Под Беном скрипнул стул.

– Пугаешь, – повторил писатель.

Киппу снилась Дороти. Она погладила его по голове и сказала: «Мой уникальный мальчик».

Меган обнаружила Вуди лежащим на кровати поверх покрывала. Он лежал одетый, приняв позу эмбриона. Открытые глаза сына свидетельствовали о том, что он чем-то встревожен или опечален. Никаких звуков. Таким Вуди был на ее картинах, включая и ту, на мольберте, с оленями в призрачном лунном свете.

Когда Меган заговаривала с сыном, а тот даже не смотрел на нее, ей оставалось одно: лечь с ним рядом, прижаться к его спине и обвить руками. Вуди не возражал, когда его обнимали, но еще ни разу никого не обнял сам.

Она не допытывалась о причине случившегося, поскольку и напористые, и осторожные расспросы не давали результатов. Когда Вуди впадал в такое состояние, он уходил в себя и не возвращался, пока причина – будь то страх, печаль или смущение – не исчезала сама.

В такие моменты Меган не знала, помогают ли сыну ее объятия, меняют ли что-то в его эмоциональном состоянии. Никаких подтверждений у нее не было. Но объятия помогали ей, создавали ощущение, что она помогает Вуди.

Когда ты любишь другого человека так, как она любила Вуди, когда ему отчаянно требуется утешение, а тебе нечем его утешить, невольно начинаешь сознавать собственную никчемность. Это чувство было ей знакомо.

Меган мысленно напомнила себе: рано или поздно Вуди обязательно выйдет из депрессии, как выходил раньше. Подобные состояния никогда не растягивались у него на несколько дней. Час-два, не больше. Чем бы ни было вызвано его нынешнее бегство из внешнего мира, у него хватит сил справиться с депрессией. А когда он вернется из эмоциональной изоляции в свое обычное состояние отрешенности, он разыщет Меган и застенчиво коснется ее руки или улыбнется, показывая, что буря позади и в его внутреннем мире снова солнечно.

Обнимая сына одной рукой, а другой приглаживая его густые черные волосы, Меган совсем тихо стала напевать одну из его любимых песен. Иногда Вуди слушал эту песню часами на своем айподе, что-то читая или работая за компьютером. «When you’re weary, feelin’ small…»

Меган слышала, как машина Верны Брикит выворачивает из проезда на шоссе. У приходящей уборщицы был свой ключ, и она не забывала запереть заднюю дверь. Верна была надежным человеком.

«…wnen tear are in your eyes, I will dry them all…» [8]

Ли Шекет стоит у окна в конце бокового коридора, наблюдая, как «тойота» пожилой женщины выезжает на двухполосное шоссе, поворачивает в сторону Пайнхейвена и быстро скрывается из виду.

В небе снова появляются вóроны, как незадолго до его расправы с владельцем «шелби-суперснейка». Они кружат в воздухе, больше напоминая чаек. Серьезные птицы. Похоже, у них какое-то торжество.

Тогда воронов было три. Сейчас в этом воздушном балете участвуют семеро. Во всей истории человечества в разных культурах числа три и семь всегда имели сверхъестественное значение. Вороны прилетели к нему, чтобы ободрить, поддержать его в становлении.

Шекет засовывает пистолет за пояс и достает из кармана джинсов перо, которое он поймал в воздухе, когда догонял Джастин. Перо слегка колеблется. Оно блестящее, чернильно-черного цвета с легким оттенком темно-синего. Кажется, будто птица, обронившая это перо, была посланницей некоего древнего бога тьмы и во имя своего повелителя лишила небо красок дня, дабы утвердить вечную ночь.