Дин Кунц - Мистериум [litres]

Послышался третий голос, тоже мужской: «Не смейте… не смейте бить собаку. Кловер… рак… съедал ее заживо… самое трудное…»

Теперь все три голоса звучали одновременно: «Преподам тебе урок… рак… Кловер… мой Кипп… мой уникальный мальчик… уникальный мальчик».

Масляные факелы исчезли. Комната вновь наполнилась тенями и сполохами молний. Вуди встал с подстилки. Спящий пес стал прозрачным, как золотистое стекло, и исчез.

Где-то заиграли на рояле «Лунную реку».

Драконий замок был порожден воображением Вуди. Такими же порождениями были синяя птица и белая крыса. Он это знал. Птица и крыса выражали его совесть, когда он чувствовал, что понес достаточное наказание за свои проступки. Однако красивый золотистый ретривер отнюдь не был его воображением. Собаку в его фантазию внедрил… кто-то другой. Вуди не придумывал ни этих голосов, ни произносимых ими слов. Он не понимал, откуда взялись голоса и что они означают, но это был первый настоящий знак, полученный им. Вуди захлестнула радость. Он испытывал несказанное облегчение. Теперь он точно знал: обитатели Темной Паутины не найдут ни его, ни маму.

Вуди не нужно было отодвигать массивные засовы на двери башенной комнаты. Ему не надо было спускаться по башенной лестнице вниз, проходить по внутреннем двору, поднимать решетку и выходить из внутренних ворот. Он просто обернулся вокруг себя, и комната в средневековой башне стала его привычной комнатой. Он стоял возле своей кровати. Тростниковая подстилка исчезла.

Внизу звучал рояль. Знакомая призывная мелодия проникала к нему в комнату, как всегда рассказывая о том, чего он не сделает. Он не будет путешествовать свободно, как текущая река, и никогда не пересечет ее. Никогда не отправится повидать мир, поскольку ему не выдержать натиска этого огромного, сложного мира. И хотя прекрасная мелодия окружала Вуди такой же стеной, как стена его аутизма, он не считал «Лунную реку» грустной песней. Совсем наоборот. Эта песня лишь подтверждала ценность мечтаний о поступках, которых он никогда не совершит. Невзирая на все свои ограничения, Вуди был искусным мечтателем.

Он вышел в коридор второго этажа. Музыка звала его обратно, в знакомый мир, с которым он более или менее умел ладить, в дом среди сосен, к маме, чьи изящные руки делали прекрасным все, к чему прикасались.

Шекет не собирается спать в постели Меган. Но его окружает возбуждающая сокровищница запахов, оставленных ею между простынями, дразнящих его обострившиеся чувства. Пряный эротический букет, порождающий яркие видения голого тела этой суки. Этот букет возбуждает Шекета и одновременно странным образом усыпляет. Он еще не спит и просто плавает в море сладострастных образов, словно подросток, чьи вожделения окончатся ночной поллюцией. Очертания молодых полных грудей, упругих ягодиц, куда так и хочется воткнуть, руки и ноги с шелковистой кожей. Он начинает задыхаться от возбуждения. Нос улавливает запахи кожных чешуек, сброшенных ею во сне, влажные следы из ее влагалища, попавшие на простыню, когда самой Меган снился эротический сон, едва уловимые следы молозива, по непонятной причине вытекшего из ее сосков, хотя она не была беременна. Шекету кажется, что она предвидела встречу с ним и готовилась накормить его, как свое дитя. Он улавливает на подушке запах слюны, пролившейся во сне из ее пухлых губ, и облизывает это место, чтобы почувствовать вкус ее рта. Он воображает, как она ласкающе водит руками по своему женственному телу, предлагая ему наслаждения. Ему хочется сосать ее пальцы и тонкую паутинку слюны между ними, а потом облизывать закругление большого пальца. Все чувства Шекета густо пропитаны похотью. Это мешает ему думать. Он перегружен чувственностью. Забыв про разум, он тонет в ощущениях и переходит в сонливое состояние, словно пьяница, глотнувший виски.

Его сны не похожи на прежние. Они полны неистовства, одурманивающего ощущения вседозволенности. Шекет чувствует, что впереди его ждет некое откровение, которое удовлетворит все его потребности и навсегда положит конец всем его страхам. Он куда-то мчится по лесу, словно восставшему из готических легенд, пересекает залитый луной луг и обнаруживает, что находится в другом теле. У него нет рук, зато четыре ноги. Это тело движется быстрее человеческого. Из ноздрей валит пар, однако Шекет не чувствует ночной прохлады. В нем бурлит кровь, а тело пылает от напряжения. Он не один. Рядом бегут его сородичи: поджарые, длинноногие, острозубые звери. Завидев хромого, ковыляющего оленя, стая поднимает радостный вой, предвкушая пир и пугая оцепеневшего оленя. И вдруг, на пике возбуждения, сон меняется. Сам Шекет тоже меняется. Он не понимает, кто он, и не знает, чего хочет, кроме одного: ему нужно утолить голод. Теперь он – нечто, бегущее и ползущее в кромешной тьме и сплошной грязи; нечто, движимое бессмысленным возбуждением; существо, для которого легкий ветерок уже представляет угрозу. Внезапная вспышка света обращает его в лихорадочное бегство, заставляет нырнуть в щель, забиться в нору и гнить там. Он преображается в другое существо, утонувшее, но живое. Он ползет по океанскому дну под тяжестью водной толщи, которая раздавила бы человека, вдалеке от теплого солнца. Здесь тоже есть свет, но призрачный, исходящий от фосфоресцирующих растений. Нити света похожи на щупальца. Откуда-то в этот сумрачный мир проникает знакомая мелодия и увлекает его обратно в бодрствование. Поднимаясь из глубин, Шекет осознаёт: его сны вызваны не только прошлым опытом, но и вобрали в себя генетические воспоминания, перешедшие к нему вместе с миллиардами архей, которые он вдохнул в момент спрингвиллской катастрофы. Чья это была ДНК, он не знает.

Он просыпается.

Снизу доносятся звуки «Лунной реки», раздражающие Шекета ничуть не меньше, чем живопись в мастерской Меган. Для него ее живопись и эта песня слишком мягкотелы, наполнены слоями бесполезных эмоций, туманящих разум и мешающих понять основную истину: жизнь темна, жестока и бессмысленна. Жизнь целиком состоит из желаний и способов их удовлетворения, из голода и его утоления, а также из сопутствующих им ненависти и насилия. Вся жизненная философия – брать то, что тебе нужно, и любыми средствами. Кража, изнасилование, убийство не менее естественны для человечества, чем дыхание. Они – необходимая сыворотка для замеса данного вида млекопитающих. В Шекете эта сыворотка достигнет невиданной доселе чистоты.

Откинув одеяло, он садится на край кровати. Потом всовывает ноги в ботинки и завязывает шнурки. Взяв с тумбочки пистолет, он выходит из спальни.

Вуди вошел в гостиную, и сердце Меган возликовало. Она надеялась, что сын достаточно оправился от своего сумрачного состояния и теперь поставит на место хотя бы часть опрокинутых фотографий. Вуди приблизился к роялю. Меган снова заиграла «Лунную реку». Он лишь стоял и слушал. Лицо у него было сонное.