Эд Курц - И создал из ребра я новый мир

— Слушай, почему ты больше не поешь, преподобный? — зарычала она на него. Рык перешел во влажную отрыжку, ставящую сразу после вопросительной интонации в голосе недоброе восклицание. — Ты должен петь. Мы пришли петь, и ты тоже запоешь с нами.

Джим Шеннон не мог понять, почему эта вечно чопорная женщина заговорила ни с того ни с сего в грубовато-фамильярном тоне, но ему пришло в голову, что это существо — вовсе не миссис Хатчинс. Кем бы или чем бы оно ни было, он мог лишь предполагать, что пристально глядевший рябой мужчина на тротуаре имел непосредственное отношение к внезапному преображению. Он наблюдал за происходящим с отстраненной серьезностью беспристрастного наблюдателя, искренне заинтересованного в том, к чему все приведет.

— Пой, Джимми, — прохрипела лягушка-миссис Хатчинс. — Джимми, ПОЙ!

Ее дряблые щеки задрожали и раздулись, под подбородком вздулся жирный зелено-белый зоб. И тут она запела:

К ним присоединилась Алиса Максвелл, вскинув свои тонкие руки и забормотав словно одержимая:

— А-ли-лу, а-ли-лу…

В противоположность насыщенно-зеленому оттенку лица миссис Хатчинс, у Алисы кожа приобрела болезненный желтоватый оттенок.

Тварь-жаба, то ли бывшая, то ли не бывшая все-таки миссис Хатчинс, продолжала:

— А-ли-лу-у-у-у! — злобно завыла Алиса.

— А-ли-лу! — утробно протянул Дон Мартин.

Теперь уже вся паства влилась в дикую песню, дергаясь и выкрикивая сбивчивые куплеты на разные лады. «Сатана в лицо сказал мне!» — ревела Сью Кейси, Рори Альменд в унисон ей вопил: «Он разрушит наше царство!», а Роза Маккендрик, тряся головой, раз за разом повторяла, выбиваясь из общего ритма: «Дьявол вспрыгнул на серую гору! Дьявол вспрыгнул на серую гору!» И все они еле-еле переводили дыхание между своими отчаянными дружными вскриками: «А-ли-лу! А-ли-лу!» Дон Мартин перешел на совсем звериные завывания, слезы текли из его распухших красных глаз.

— Почему ты не поешь, Джимми Шеннон? — спросил рябой человек. Голос звучал словно в помраченном разуме преподобного. — Сбрось с себя бремя — разрядка полезна для души! — Он равнодушно посмотрел на Шеннона с тротуара, его руки все еще безжизненно болтались вдоль тела.

— Это уже не смешно! — простонал преподобный.

Комедийная часть нашей программы закончена. А теперь — самое время для песни.

Шеннон откатился назад на грубый тротуар и захныкал, вставая на колени через силу. Прямо из локтя торчали, не отпадая, острые камешки. Он ощущал себя кающимся грешником, преклонившим колени перед каким-то языческим волхвом и послушниками-безумцами, визжавшими и завывавшими на разные лады.

— А потом? — осмелился спросить он, борясь с дрожью, сотрясавшей его изнуренное тело. — Что будет после того, как все споют?

Ты что, не читал программу сегодняшнего выступления, Джимми Шеннон? Ведь у всякого выступления есть программа, не знал? Коли идешь на шоу — изучи ее, будь добр, и не задавай глупых вопросов вроде твоего.

Мужчина дернул головой в сторону, теребя на шее галстук-бабочку, который теперь казался в несколько раз больше, чем должен быть.

Сначала приходит время для комедии. Ты смеешься. А потом приходит время для песни. Ты поешь. Далее следует время мечтаний, приправленное временем ужаса. И ты грезишь, и ты кричишь. Потом ты истекаешь кровью, а затем умираешь, но только до развязки. Есть, конечно, выход на бис — публика всегда его требует, — и вот тогда, уж ты мне поверь, добра ждать не приходится.

Вы явились на особое полуночное шоу? Сумеете ли вы воспринять все его секреты и соблазны? Знаете ли вы силу истинной магии? Силу закона действительности как таковой?

В тот же миг лицо мужчины неведомым образом оказалось прямо перед Шенноном — кончики их носов застыли в считаных дюймах друг от друга. Преподобный ахнул.

— Ты хоть знаешь, кто я такой? — проревел мужчина.

Небо с треском разверзлось, и грянул гром. Беспорядочный а-ли-лу-хор выродился в бессловесное ворчанье. Глаза Шеннона метнулись к пастве — вопреки страху перед рябым мужчиной, нависшим сверху. Двенадцать его прихожан судорожно извивались прямо на грязном уличном тротуаре. Пышное летнее платье миссис Хатчинс сползло с кожистого скрюченного тела, открывая изрытую вдоль и поперек болотисто-зелеными гнойничками кожу. Когда тучи разверзлись и маслянистый черный дождь начал срываться жирными каплями вниз, безумные прихожане сердито зарычали на небеса.

Преподобный Джим Шеннон смотрел на них и плакал.

— Всё так, как есть на самом деле, Джимми Шеннон, — прошипел ему в ухо человек с изрытым язвами лицом.

— Нет, — неуверенно запротестовал он. — Это все мираж!

— Как скажешь.

Шеннон упал на спину и пополз прочь от мужчины, оскальзываясь в растекающихся лужах скользкого черного дождя.

— Садись на своего молочно-белого коня и отправляйся домой, проповедник, — сказал рябой. — Вы, святоши, не приглашены принять участие в моих необычных развлечениях.

Преподобный встал на ноги и прикрыл рукой глаза от ядовитого дождя. Паства куда-то делась. Ничего не осталось, кроме рябого мужчины, жуткого черного дождя и его самого.

Джим Шеннон побежал прочь по черным вязким лужам, проваливаясь в них по щиколотку; побежал от кошмара, осадившего его разум, так быстро, как только мог.

Бормотание зала сперва его оглушило.

Нервные взгляды, широко раскрытые глаза.

Медсестра ходила по рядам — вверх и вниз, вверх и вниз. Ее изящные, на высоких каблуках, ступни едва касались ковра. Он наблюдал за ней, как орнитолог за птицей, которую всю жизнь хотел увидеть в дикой природе. Она поймала его голодный взгляд и снова посмотрела на него. Он улыбнулся, она кивнула.

Пора было начинать.

— ЛЕДИ И ДЖЕНТЛЬМЕНЫ, ПРОШУ ВАС.

Его сердце пело — он был лучше в этом деле, чем тот парень. Он даже не задавался вопросом, что с ним случилось.

— Я доктор Эллиот Фримен, — объявил Джейк. — Я дипломированный сексолог.

— Где-то здесь!

Теодора рылась в мусорном ведре. Она расшвыривала по сторонам объедки, силясь добраться до таинственного сокровища, сокрытого на дне.

Джоджо, слегка ошарашенный, наблюдал за ней.

— Я не сумасшедшая, — заявила она, поднимая скомканный газетный лист, с которого капало что-то розовое. — Вот увидите. Просто дайте мне минутку.

— Конечно, — сказал он. — Ищите, сколько потребуется.

Она продолжала рыться в мусоре, а он побрел из кухни в гостиную, гадая, взаправду ли она чокнулась. Здесь довольно сильно пахло сигаретным дымом, поэтому он осмотрел комнату, пока не увидел шкатулку из вишневого дерева на стойке бара. Подошел к ней, открыл — действительно, там было полно сигарет. Джоджо охнул с облегчением и взял одну. Закуривая, он окинул взглядом обширный запас бутылок, стоявших на стойке бара и заполненных наполовину или на четверть: простой виски, ржаной виски, ром, бренди. Была даже бутылка мескаля с гусеницей внутри [19] В 1940 году гусеницу тутового шелкопряда в мескаль добавил производитель Del Maguey с одной простой целью — придать бутылке экзотический вид и привлечь внимание покупателей. Первоначально присутствие насекомого в бутылке объяснялось как тест для определения чистоты спирта, исключающий фальсификат. Впоследствии заспиртованная гусеница стала обрастать легендами — ее наделяли самыми невероятными свойствами и качествами, презентуя то как средство повышения потенции, то как специальный ингредиент, оказывающий галлюциногенное действие (само собой, ничем таким несчастная гусеница не является). , и всё в таком духе. Джоджо, зажав сигарету в зубах, потянулся за стаканом.