Алма Катсу - Голод [litres]

Все инструменты Брайант тоже внимательно осмотрел в поисках хоть каких-либо намеков на личность владельцев. Их металлические части изрядно заржавели, однако клейма производителей прочесть удалось. «Гринли», «Битти», «Стэнли»…

И тут он заметил на нескольких черенках грубо выцарапанные имена. Наверное, это затем, чтоб своего инструмента с чужим не перепутать. Так, имя к имени… Уайтли, Герец, Эпплби, Смит, Стоу, Даннинг, Фолкс, Пибоди…

Кезеберг.

Желудок Брайанта сжался в тугой комок. Теперь он отчетливо вспомнил нечто, неизменно ускользавшее от него в недели раздумий. Льюис Кезеберг упоминал о родственнике, о дядюшке, несколько лет назад отправившемся старательствовать в эти самые горы. В то время Брайант его рассказу особого значения не придал, хотя суженой наверняка писал и об этом, однако сейчас понял: нет, тут дело не в простом совпадении. Дядюшка Льюиса Кезеберга был одним из этих старателей и, несомненно, погиб вместе с ними. А может быть, не погиб?

В тот вечер, сидя у костра, высасывая из панцирей насекомых влажную мякоть, Брайант только и думал: что именно произошло в этом злосчастном месте, с чего же все началось? Возможно, на самом деле причина беды вовсе не в заболевании. Возможно, старатели пали жертвой некоей внешней силы. С другой стороны, их было вполне довольно, чтобы отбить нападение, а значит, он, вероятнее всего, не ошибется, предположив, что опасность явилась не извне, а изнутри.

Да, теперь Брайант утвердился в уверенности, что виною всему болезнь – та же самая, с которой ему довелось столкнуться в Смитборо, и что хворь эта, противоестественное влечение к человеческой плоти из рассказов индейцев, превосходно совпавшее с их древним мифом о на’ит, началась именно здесь. Танау Могоп объяснял Брайанту, что анаваи, по всей вероятности, навлекли ее на себя, без разбору якшаясь со следопытами, проходившими через их леса. Уашо же, зная о том, что чужаки могут приносить с собою болезни, белых людей сторонились. По их словам, случаи странного поведения и обычай приносить людей в жертву на’ит начались примерно в одно и то же время, а прежде в окрестных землях жилось относительно мирно. Казалось бы, иного объяснения, кроме встречи с белыми, принесшими в племя заразу, нет, вот только…

Вот только как? Каким образом заболевание возникает в том или ином месте, появляясь словно бы из ниоткуда? Ведь прежде всего один из старателей должен был где-то его подцепить, а уж после заразить остальных и не только!

Тут Брайанту вспомнилось одно из последних писем от Гау, в котором тот упоминал об изысканиях доктора Сноу и о его предположении, будто болезнь может распространяться мириадами различных способов. По словам Сноу, все человеческие представления о заболеваниях, о взаимосвязи заразной болезни с ее видимыми симптомами могут оказаться ошибочными. Если конкретнее, инфекция и ее проявления – вовсе не обязательно одно и то же. Инфекция есть нечто живое, однако невидимое, практически подобное духу, укореняющееся в человеческом теле и порождающее симптомы – порой у разных людей различные, а иногда даже не порождающее никаких симптомов вообще .

Далее Брайант, разумеется, снова вспомнил историю о многочисленном ирландском семействе, очевидно, пораженном подобным недугом поголовно, не считая маленькой девочки, никаких признаков заболевания, как ни странно, не проявившей.

Брошенные в костер, пустые панцири жуков затрещали, вспыхнули, а Брайант все размышлял и размышлял о загадочной хвори. Улегшись на голую землю в надежде уснуть, он устремил взгляд в оранжевые языки огня, и мысли его вольно поплыли вдаль.

Казалось, выложенные рядком черепа подмигивают ему в отсветах огня. Пламя плясало, вилось над костром, ярко-золотое, кроваво-алое…

Вертя в руках черенок лопаты с фамилией Кезеберга, Брайант вспоминал, как вел себя Кезеберг по пути. Воспоминания оказались не из приятных. Льюис с силой толкает беременную жену назад, в шатер. Льюис затевает ссору с Джеймсом Ридом. Льюис сидит возле своей стоянки, потрошит изловленных на ужин кроликов – руки в крови, взгляд сосредоточен, а рядом в нетерпении расхаживает собачонка Хэллорана. Вот нож, едва не выскользнув из мокрых от крови пальцев Кезеберга, впился ему в ладонь. Из пореза обильно хлынула кровь. Увидев представившуюся возможность, терьер Хэллорана прыгнул к руке Кезеберга, принялся жадно лизать крольчатину… и Кезебергову кровь.

Стоило вспомнить об этой собачонке, о злобе в глазах Кезеберга, о его развязной самоуверенности, в сердце зашевелился невыразимый ужас. Ведь этот человек жил о бок с ними, будто чума – нечто устрашающее, нечто отталкивающее.

Чем дальше Брайант обдумывал все это, тем крепче убеждался: вот оно! Нашел! Голод, передающийся от человека к человеку. Заболевание, поначалу незаметное – по крайней мере, в некоторых случаях, как с девочкой из ирландской семьи, поголовно пораженной безумием, превратившейся в нечто сродни скорее волкам, чем людям. Вокруг все радовались ее удаче, полагая, будто ей удалось уцелеть, тогда как прочие пали жертвами хвори… пока однажды, спустя много лет, не застали ее склонившейся над соседским младенцем, с измазанными кровью губами и пальцами.

Что же получается? Заразная болезнь, превращающая людей в чудовищ… но некоторым из зараженных удается сдерживать, прятать чудовищные побуждения внутри!

Миг – и Брайант вскочил, сел, обливаясь потом. Теперь-то все становилось ясно как день.

Заразу нес в себе дядюшка Кезеберга.

Так болезнь оказалась здесь. И погубила золотоискателей всех до единого.

Должно быть, Кезебергов дядюшка, подобно той ирландской девчонке, носил заразу в крови – возможно, даже сам о том не подозревая. Именно он принес хворь в эти места полдюжины лет назад, породив вспышку заболевания, не только унесшего жизни его товарищей, но и, как следствие, всколыхнувшего туземные племена, усугубив их древние поверья, вселив страх в обитателей этих гор.

Если все это правда, может статься, его родственники тоже заражены этой хворью… либо обладают некой характерной особенностью, позволяющей ее пережить.

Родственники… к примеру, Льюис Кезеберг.

Разумеется, вероятность всего этого крайне невелика, однако если он, Брайант, прав, всей партии Доннера – да что там партия Доннера, всем, кто находится в данной местности! – грозит опасность. Людей нужно предупредить.

Но тут Брайант замешкался, призадумался: что же дальше, что впереди – не для него, для будущего медицинской науки?

В голове его начало складываться новое письмо.

Придя в чувство, Вирджиния еще два дня наотрез отказывалась рассказать, зачем пришла к Доннерам и что случилось у озера Траки. Поначалу Элита решила, будто она просто упрямится, но вскоре из лихорадочных жестов, подмигиваний и прочих знаков, адресованных ей, поняла: Вирджинии не хочется, чтобы об этом узнали взрослые.