Энди Дэвидсон - Дочь лодочника [litres]

– Как тебя зовут? – спросил он мягким, почти доброжелательным тоном.

– Какая разница?

Великан улыбнулся.

Миранда поставила «Иглу». Банки внутри снова звякнули.

– Открой.

Она села на корточки, помня о холодном револьвере, касавшемся ее кожи. Открыла бокс. Великан протянул руку, и она увидела, что та тоже была вся в татуировках. По тыльной стороне пальцев тянулись тонкие кости. Миранда передала ему одну банку. Великан повернулся в смутном свете.

– Мексиканская, – сказал он. – Дерьмо. Пестицидов много. Красавчик Чарли за это поручился. Сказал, оно того стоит. Это правда?

– Я это не курю, – сказала Миранда. – Только вожу.

Великан поставил банку на место и понес термобокс вверх по пандусу. Потом тихонько поговорил с партнером. Коренастый стоял в белой футболке, заправленной в джинсы, кожаной куртке и ковбойских сапогах. Лицо было усеяно прыщами. Он взял «Иглу» у великана и отнес к «Бронко», затем открыл багажник, положил туда бокс и взял пенопластовый ящик, вроде того, в каком Миранда хранила мелкую рыбу в магазине. Коренастый вернулся и поставил ящик на землю перед Мирандой. Ящик был запечатан прозрачной упаковочной лентой, дважды обернутой вокруг. На крышке черным маркером было нацарапано единственное слово: ПАСТОРУ.

– Это наша плата? – спросила Миранда.

– Скажи пастору, – ответил коренастый скрипучим голосом, – оно во рту. – Он ухмыльнулся, показав острые, как у акулы, зубы.

Пот выступил у Миранды под мышками и заструился по спине. Нагнувшись за ним, она почувствовала, как задралась рубашка, явив пистолет. Что бы ни лежало внутри, оно было большое, тяжелое и вмерзло в старый лед. Встав, она позволила подолу свободно упасть и двинулась вниз по пандусу, надеясь, что пистолет не выпирал у нее под рубашкой.

– Погоди, – сказал великан.

Она замерла.

В салоне «Бронко» включился верхний свет, когда коренастый потянулся за каким-то невидимым грузом на переднем сиденье. Он пинком захлопнул дверь, и в руках у него уже был спящий ребенок – девочка, завернутая в серапе [13] Длинная мексиканская шаль ярких цветов. . Босые ножки торчали из-под шали, раскачиваясь при каждом шаге, пока двое мужчин спускались по пандусу.

Миранда почувствовала, как что-то внутри нее перевернулось.

– Что это значит? – спросила она.

Великан, не обращая на нее внимания, вытащил из кармана толстовки шприц с прозрачной жидкостью.

Миранда рывком опустила пенопластовый ящик на землю, его содержимое расплескалось.

– Что это значит? – повторила она вопрос, на этот раз громче. Страх в ее голосе уступал место ярости.

Великан, зажав зубами пластиковый колпачок шприца, снял его с иглы. Затем потянулся к серапе и ухватил девочку за предплечье, закатал рукав хлопчатобумажной пижамы с розовыми крылатыми поросятами. На руке виднелись тонкие белые шрамы. На сгибе локтя – множество следов от уколов.

Миранда выхватила с поясницы свой тридцать восьмой калибр и большим пальцем взвела курок.

– Стой, – сказала она, но услышала слабость в собственном голосе. Это прозвучало скорее как просьба, чем как приказ, и Миранда сразу поняла – как часто понимала в момент, когда выпускала стрелу и та уходила выше или ниже, – что просчиталась.

Великан выплюнул колпачок шприца себе в руку и закрыл иглу.

Затем сделал три медленных шага навстречу Миранде.

Как легко это, наверное, было – нажать на спусковой крючок. Между дулом и целью было такое маленькое расстояние, но он был человеком, а не оленем, не кроликом, не бутылкой из-под пива. Ее палец замер. Пистолет – это лишь кусок металла, не часть ее, не вещь, и ее слабость распространялась по всему телу. Ее будто разоблачили, застигли врасплох. Словно у нее не осталось стрел. То же самое она чувствовала, когда ей было десять и она случайно наткнулась в низинах на кабана. Огромного, лохматого, облепленного мухами, с изогнутыми, как серпы, клыками. Тогда только стрела Хирама, вылетевшая из-за деревьев, спасла ее от того, чтобы ее выпотрошили.

Великан протянул руку и взял пистолет.

– Мне не нужно говорить, в чем ты сейчас ошиблась, так ведь? – сказал он.

Он схватил ее за запястье и повернул кругом, обхватил мощной рукой за горло. Она вцепилась в его предплечье, ощутив дыхание у себя над ухом и запах жвачки, когда он сказал:

– Держу пари: судя по тому, как ты только что встала в стойку для стрельбы, ты понимаешь, что нужно делать. Но раз вытаскиваешь пушку, надо стрелять, а ты этого не сделала, Какая-Разница. – Он сильнее сжал ее горло.

Миранде стало трудно дышать.

Когда он говорил, его красный язык извивался в пасти черепа, вытатуированного у него на лице.

– Это девчонка – никто. И все души, что мы сожгли, чтобы ее достать, тоже были никем. Мы ее хорошо накачали. Такая вот сегодня плата. Завтра, может, еще что-нибудь будет. А пока подумай вот о чем: что было самое худшее из того, что с тобой делал мужчина?

Мир ускользал от Миранды, у нее перед глазами загорались пурпурные пятна.

– Думаешь, мы будем обходительнее?

Она обмякла в его руках. Великан отпустил ее и швырнул пистолет в траву.

Миранда упала на колени, отчаянно пытаясь вдохнуть.

В девичье предплечье скользнула игла, попав в вену на сгибе локтя, и великан нажал на поршень. Когда жидкость ввели, девочка прижалась головой к груди коренастого, будто ее неожиданно сморил сон. Он поднес ребенка к Миранде и положил на днище «Алюмакрафта». Поправил ей серапе.

Миранда даже не успела перевести дух к тому времени, как они завели «Бронко», а когда они отъехали, она упала на спину и лежала, уставившись в небо, на слабое зарево на востоке. Затем подняла пистолет из травы и положила его на ящик, прежде чем проковылять в лодку, где спала девочка. Трясущейся рукой закрыла пистолет в ящике для снастей и села на кормовую банку. Девочка осталась лежать на днище. Миранда сидела и дрожала, глядя пустыми глазами, пока сверчки в тростниках вдоль берега не возобновили свою песнь.

На обратном пути она заглушила мотор и позволила течению унести лодку с реки в кипарисовую рощу, где мелководье заросло ряской и в полых пнях распустились белые цветочки. Похожие на соборы кипарисы тянулись ввысь в утренней мгле. Вокруг становилось все серее. Девочка спала, будто околдованная, под своим ярким одеяльцем. Миранда дала бы ей на пару-тройку лет больше, чем Мальку. Лицо у нее было землистое, сама она казалась крошечной. Поперек лба тянулась полоска сажи. Волосы были подстрижены совсем коротко. Пахла она дымом и чем-то еще – чем-то нездоровым. Миранда переместилась к средней банке и приподняла краешек серапе. Задрала девичий рукав. Возле локтя виднелись следы игл, похожие на отпечатки ножек каких-нибудь фей; на самых свежих подсохли капельки крови. Под ними до самого запястья – выцветшая сетка шрамов.