Михаил Теверовский - Начало и конец

Дождь накрапывал всё сильнее – теперь можно было не только чувствовать уколы маленьких капель, разбивающихся о кожу или наблюдать редкие круги на образовавшихся после ночного ливня лужах, но и даже ощущать всё явственнее, как всё быстрее намокает флисовая толстовка, которую накинул на себя утром Джереми, надеясь тем самым не замёрзнуть, пока будет топать, опираясь на трость, через весь Бритчендбарн.

Когда последние дома расступились, перед Джереми открылся одновременно захватывающий и пугающий пейзаж: под вихрящимися тёмными тучами, за узкой полосой леса, состоящего по большей части из сосен и пихт, на невысоком холме ютилась та самая единственная церковь Бритчендбарна. Выполненная в готическом стиле из серого кирпича, с стремящимся в небо шпилем, в такую погоду она, скорее, напоминала особняк графа Дракулы или логово какого-нибудь монстра, чем место, в котором эти оба персонажа из легенд должны бы были, по идее, сгорать дотла в первую же секунду своего пребывания.

Среди преимущественно хвойных деревьев практически не было подлеска – лишь на самой опушке разрастались кустарники и ютившаяся между ними высокая трава. От города сквозь этот лесок петляла притоптанная грунтовая дорога, по которой едва могли бы протиснуться рядом друг с другом две машины. Углубления на дороге были заполнены водой до самых краёв, так что оставалось лишь гадать, насколько глубоки эти ямы. Джереми остановился посреди дороги и осмотрелся. Во-первых, ему была необходима передышка, так как то ли из-за погоды, то ли из-за столь долгого с непривычки хождения, ведь ещё и дорога уходила к холму вверх, а, быть может, из-за совокупности всех этих причин, левая нога начала разбаливаться. Во-вторых, Джереми хотел внимательно осмотреть место, где похитили Анну, как она утверждала. Джереми старался не думать о том, что и отец, и шериф Томас вполне могут оказаться правы: и всё то, о чём ему рассказывала девушка – не более чем галлюцинация или просто-напросто выдумка. И всё же эти мысли не могли не вылезать наружу, когда Джереми видел эту дорогу. Он не мог представить себе, чтобы кто-то решил совершить похищение здесь – лес просматривается сквозь высокие стволы сосен, до города рукой подать. А если бы что-то пошло не так? Неужели похитители не думали о том, что вполне вероятно придётся сматываться как можно скорее. А на этой раздолбанной полутропе развивать скорость сродни самоубийству – для колёс и подвески машины уж точно, судя по количеству ям. И, разумеется, самым главным вопросом являлось то, кому вообще могло понадобиться похищать такую, как Анна, чтобы накачать её наркотиками и возить в машине, уговаривая покинуть город? А затем просто неожиданно дать сбежать?

И всё же Джереми продолжил путь к церкви, припадая на левую ногу. Его брови были нахмурены, а взгляд теперь смотрел будто куда-то сквозь окружавший его мир. Он был погружён глубоко внутрь себя, стараясь разобраться, прежде всего, в своих мыслях и чувствах. Почему он верит Анне? Почему хочет помочь ей, зачем? Почему её дочь, Элиза, произвела на него столь сильное впечатление? Ни на один из этих вопросов у Джереми не было чёткого и ясного ответа.

Приближаясь к массивной высокой деревянной двери, внизу которой была вырезана уже небольшая, с человеческий рост, открывающаяся дверь, Джереми чувствовал себя всё более и более некомфортно. Створка двери приоткрылась, и из неё вышел одетый в строгий костюм пожилой мужчина, после чего, придерживая дверь, протянул руку своей спутнице. Та аккуратно, тяжело опершись о протянутую руку, переставила через порог сначала одну ногу, затем другую – после чего они медленным шагом направились в сторону Бритчендбарна. Поравнявшись с Джереми, пожилая пара вежливо поздоровалась с ним, несмотря на то, что Джереми был уверен, что они совершенно незнакомы, после чего продолжили свой путь. На некоторое время он застыл на месте, наблюдая за ними. Эти люди были словно из другого мира, к которому и сам Джереми принадлежал когда-то. Долгое время он не мог найти ту самую, с которой в старости они бы точно также прогуливались медленно, не давая друг другу упасть из-за охватывающей с каждым днём всё сильнее и сильнее слабости. Очень долгое, пока не встретил Яну… На мгновение перед глазами Джереми возник образ: она кружится перед зеркалом, изучая как смотрится только что подаренная им бежевая сумочка. Её длинные светлые волосы, следуют, слегка отставая, за её поворотами то в одну сторону, то в другую. Кто не знаком с ней, был бы уверен, что сумочка ей очень понравилась, но Джереми знает, что она лишь делает вид, чтобы не расстроить его: её выдают так смешно по-детски нахмуренные бровки – так происходит всегда, когда ей что-то не нравится. Наконец, она поворачивается к Джереми и уже в какой раз говорит ему спасибо. Искренняя улыбка приоткрывает её маленькие и слегка неровные беленькие зубки. Серые глаза смотрят прямо в глаза Джереми. Джереми вздрагивает. Он помнит по отдельности части ее лица: маленький носик, остренький подбородок, высокие скулы… Но всё вместе будто не складывается. Как только в воспоминаниях промелькнет что-то одно – другое словно покрывается белым туманом. Неужели он забывает, как она выглядела… как выглядела его Яна? А ведь прошло так мало времени! У меня ничего не осталось в память у ней … Эта мысль будто пронзает сердце Джереми. А пожилая пара уже заходит в лесок: что заставляет их подниматься и спускаться с холма? Страх перед близящейся смертью? Или дарующая силы искренняя вера?

Стиснув зубы, Джереми с силой толкает дверь церкви – та отлетает, с грохотом ударившись об упор, представляющий собой металлический штырь, торчащий из пола. Немногочисленные прихожане поворачивают голову в сторону Джереми, но вскоре перестают интересоваться им: как и Джереми, они витают в своих мыслях. Низко опустив голову, Джереми перешагнул через порог и сел на одну из ближайших лавочек, ровные ряды которых уходили к самому алтарю.

Отец Фоджестон вёл беседу с прихожанином у дальней от Джереми стены, между деревянным амвоном и купелью. С расстояния казалось, что годы не слишком изменили его – было видно лишь только то, что горбатился он теперь много сильнее. Но чем ближе подходил Джереми, тем больше удивлялся тому, как ошибся в своих преждевременных выводах. Священнослужителю было уже почти под восемьдесят лет. Несмотря на то, что держался он вполне уверенно, его кожа приобрела сероватый цвет и вся сморщилась, столь же впалые глаза всё также будто строго смотрели из-под кустистых бровей, но были словно покрыты некой дымкой: на переносице отца Фоджестона теперь сидели очки в круглой оправе с очень и очень толстыми линзами.