Михаил Теверовский - Начало и конец

– Правда? Нас журналисты оккупировали, – Джереми не хотел рассказывать о вылазке к бабушке Нолвен и последовавшем СМС, потому он сделал паузу, сделав большой глоток и лишь после этого добавил. – Сегодня я, наконец, сумел послать нахрен оставшихся.

– Сколько их сейчас?

– Три машины стоят. А нет, четыре. Одна спряталась за соседским забором – какой-то хиппи вылез со своим диктофончиком тоже меня порасспрашивать.

– А ведь в детстве, помню, ты подумывал стать журналистом. Разве нет? – с лёгким укором заметила Анна.

– Было дело. Я не говорю, что все плохие. «Все профессии нужны, все профессии важны», это дело понятное. Без журналистов многое могло бы быть хуже. В конце концов, «чем свободнее действует пресса, тем лучше в стране соблюдаются законы» – так говорил наш преподаватель по политологии. А также он говорил о том, что чем сильнее пресса подстраивается под власть, тем исполнение законов становится извращённее. Да и сами законы могут начать извращаться. Почему бы не делать что захочешь, если любое твоё действие либо превознесут в СМИ, либо тактично умолчат?

– Вот видишь, а ты называешь журналиста. Журналиста! “Хиппи”, – Анна театрально воздела указательный палец вверх, глубоким менторским тоном порицая Джереми. В этот момент её брови были мило схмурены, а губы важно поджаты. Всё это заставило улыбнуться – но где-то глубоко в сознании пронеслась мысль: а понимает ли она в полной мере всё то, о чём он говорит?

– Имею право! Эти, приехавшие, гонятся за статейками в свои жёлтые прессы. Рыщут скандал, как свиньи в грязи. Да такой, чтобы погромче. Вот чем их заметка обо мне может что-то улучшить или помочь людям? К тому же, обо мне и так уже всё сказано. Какой смысл в интервью со мной?

– Не знаю, – просто ответила Анна и легла на кровать, раскинув руки. Джереми почувствовал, как его охватывает волнение, с вполне закономерным напряжением чуть ниже пояса – из-под натянувшейся майки теперь прекрасно читалось отсутствие на девушке бюстгальтера. Джереми продолжал сидеть на краю кровати, стараясь не задерживаться взглядом на чуть приподнявшейся на локтях Анне, теперь игриво, как казалось Джереми, буравящей его взглядом. Молчание нарушает её рука, легонько тянущая Джереми за локоть.

– Ложись, я не кусаюсь, – предлагает Анна.

Джереми повиновался, и теперь они лежали плечом к плечу друг с другом. Он прямо чувствовал тот жар, которым ожигала его сквозь футболку мягкая кожа Анны в точке соприкосновения. В какой-то момент ему захотелось повернуться к Анне лицом и впиться губами в тонкие губы девушки, прижать её к себе, сорвать эту подростковую маечку… Чуть не облившись, Джереми отхлебнул ещё пива, пытаясь тем самым загасить разрастающееся внутри него пламя. Оставив на тумбочку бутылку, он вновь ложится, стараясь хоть как-то отвлечься от мыслей полных соблазна, как вдруг Анна переворачивается на живот и, положив локоть на грудь Джереми, смотрит ему прямо в глаза. Какое-то мгновение – и она тянется вперёд, целуя его. Целая буря эмоций разрывается внутри Джереми: желание, страсть, наслаждения, даже некоторое безумие! Наконец-то он может прижать её к себе всем телом, чувствовать, как бьётся её сердце рядом с его сердцем. Перевернувшись, он подминает Анну под себя, расставив её ноги. Из-под шортиков виднеются розовенькие трусики, сводящие Джереми окончательно с ума. Он начинает целовать её в шею, в ключицу: но не решается сделать следующего шага. Тогда Анна вновь перехватывает инициативу – её рука скользит к поясу Джереми, одним движением расстегивает ширинку, затем, уже помогая себе обоими руками, она принимается стягивать с него брюки… Как вдруг нараставшее до этого момента откуда-то из глубины чувство охватывает Джереми целиком. Что это за чувство? Джереми кажется, будто время вокруг остановилось. Стыд перед Яной? Перед его глазами проскальзывает лицо возлюбленной: она закусывает губу, когда он входит в неё в одну из тех многочисленных ночей, которые они провели вместе в различных отелях… Джереми чувствует укол совести, но осознаёт, что что-то ещё останавливает его, не даёт сорвать с Анны эту майку и шорты… Чувство омерзения? Он вспоминает о её связи с шерифом, о всех тех историях о ней, когда она обдолбанная и пьяная якшалась со всякими отбросами общества. Чья дочь Элиза? Джереми вдруг кажется, что Анна будто грязная, отталкивающая: он чувствует смешанный запах пива, дешёвых сигарет и буквально бьющих в нос мускусных духов, исходящий от Анны… Страсть угасают окончательно, хоть в висках всё ещё стучит кровь. Пара глубоких вдохов, замедляющих отбивающее чечётку сердце, и Джереми окончательно возвращает контроль над собой.

– Анна… Нам… не стоит делать этого…

Джереми встаёт ногами на пол, застёгивая брюки непослушными пальцами. Анна выглядит смущённой и даже расстроенной, но в следующую секунду маска лёгкой улыбки вновь надета на её остром, так напоминающем детское, личике.

– Да, понимаю. Прости. Кажется, я немного перебрала… с алкоголем, – отвечает она, окидывая рукой разбросанные по полу бутылки. Затем вскакивает с кровати, переминаясь с ноги на ногу у двери из спальни. – Будешь кофе? Думаю, нам нужно прочистить мозги.

– Конечно, не откажусь, – стараясь улыбнуться в ответ, отвечает Джереми. Но внутри него всё будто сжато, ему кажется, что его сейчас вывернет наизнанку.

И вновь они находятся в небольшой кухоньке дома Анны, точь-в-точь как в первый день их старого-нового знакомства. Джереми сидел в том же самом глубоком кресле с подлокотниками, а с каждым шевелением от лёгкого дуновения ветерка броских штор с рисунком непонятных цветов, его ослепляли лучи солнца, смотрящего прямо в это чёртово окно кухни. Только Анна теперь не скакала от шкафчика к шкафчику, а молчаливо сидела за столом, обхватив обеими руками кружку с кофе, от которой исходил едва заметный пар. Молчание было невыносимым особенно для Джереми, которому больше всего на свете в этот момент хотелось убраться из этого проклятого дома.

– А где Элиза? – нарушив всю эту неловкую паузу, не выдержвав, спросил Джереми. Но на самом деле его по-настоящему волновал этот вопрос.

– Она убежала поиграть с Томми. Прикольный такой мальчуган из дома по диагонали от нас через дорогу, – ответила Анна. Выдержав небольшую паузу, она продолжила говорить, видимо, так же, как и Джереми, чувствуя себя неуютно в тишине. – Я рада, что у неё появился друг. Тут ведь вообще, вот в соседнем доме только старики, через дорогу – подростки лет десяти-одиннадцати. Грудничок у ещё одной соседки. А тут прямо попадание возраста ещё хорошее. Ему в конце августа семь лет будет, Элиза уже планирует подарок. Хочет подарить ему какую-то картинку и стихотворение ещё сочинить. Но признаюсь честно, с рифмой у неё пока ещё не очень. Отец у Томми правда какой-то мрачноватый. Как-то пришла забирать Элизу, так он сидел на веранде в жилете таком, как у Марти Макфлая, и флисовой рубашке, хоть погода была такая холодная, что я перчатки надела. В общем, сидит такой и на меня исподлобья смотрит, почти не моргая. У него ещё борода такая, что подбородка и рта не видно. В общем, ей богу, маньяк-маньяком…