Александр Матюхин - 25 трупов Страшной общаги [сборник litres]

Кира протянула сигарету и коробок спичек.

Оксана вернулась в прачечную, забрала влажные ошметки старых газет и отнесла в комнатку. Там разложила их вдоль батареи, старательно разглаживая, вглядываясь в размытые буквы.

Заголовок: «…йден без памяти в ста километрах от…»

Другой заголовок: «…Утверждает, что ему вырезали чув…»

Ничего толком не разобрать. В голове искрились мысли, задавить их не получалось, как Оксана ни старалась. Она бы с удовольствием напилась, если бы знала наверняка, что алкоголь вышибет память.

На протяжении ночи бегала несколько раз покурить. Казалось, что за дверьми других номеров кто-то прислушивается к ее торопливым шагам. Выжидает.

Уснула на рассвете – хотя какой, к черту, рассвет в Питере поздней осенью? И ей приснилось дрожащее сердце в порезах, которое уютно лежало внутри чьей-то грудной клетки под раздвинутыми ребрами. Оксана точно знала, чье это сердце, но, когда проснулась – забыла вновь.

Она не могла вернуться в прежнее состояние. Раньше ей было комфортно, а теперь нет. Раньше она не думала о будущем и о прошлом, а просто наслаждалась жизнью, в которую входили кофе, сигареты, тихие уютные булочные, прогулки, собственная комната, вечно включенный ноутбук, короткие сообщения на сайте, обработка заказов, доставка, обмен – да и много всего еще, – но теперь жизнь стала сложнее. Оксана подозревала, что так уже случалось раньше.

Она думала о прошлом, как о заледенелом озере, которое неожиданно начало подтаивать. Глыбы льда скрипели и хрустели под напором глубинной воды. Они готовы были вот-вот треснуть, и тогда воспоминания выплеснулись бы на поверхность.

А будущее представлялось страшным монстром, который охотился за ней по бесконечным коридорам старой Общаги. Ему что-то было нужно от Оксаны, он хотел указать путь.

А Оксана не хотела.

Каждый вечер она выходила на Невский проспект и растворялась в толпе людей. Людям было плевать, люди не видели Оксану, потому что вообще никого не видели в своих суетливых мгновениях. Она пила кофе, выкуривала одну сигарету за другой. Иногда назначала здесь встречи и обменивалась с клиентами разной неинтересной дрянью. Люди любили меняться, но совершенно не ценили последствия этих обменов. Растворялись.

Она любила вставать на цыпочки и смотреть поверх голов и зонтов, пытаясь выхватить из толпы то самое лицо, которое запомнила, которое могла узнать.

Так прошло несколько дней, а потом Оксана заметила его – силуэт, неторопливо бредущий прочь по проспекту.

– Постойте, – повторила Оксана, как в прошлый раз, и двинулась сквозь людей.

Мужчина свернул на перекрестке – Оксана почти догнала его, но он то ли ускорил шаг, то ли просто быстро шел. На улице было пустынно. Темный силуэт нырнул в одну из многочисленных арок. Оксана нырнула следом, будто в черноту своих сновидений. Ледяной ветер облизал влажные щеки. Кто-то сказал на ухо:

– Прости!

Ее толкнули, уронили на землю. Падая, Оксана услышала, как хрустит ломающийся зонт. Ей заломили руки, связали на запястьях и заклеили рот. В глазах пульсировала боль, в висках колотило.

Оксана не сопротивлялась, потому что невозможно было сопротивляться. Она даже не боялась. Жалела только о том, что не носила с собой сотовый, потому что в этом городе некому было звонить и не с кем переписываться.

Оксану подняли, провели в глубину арки. Кто-то крепко держал ее под локоть. Наверняка это был тот самый мужчина. Больше некому.

Она с любопытством осматривалась по сторонам, вглядывалась в отражение луж и блики фонарей, скользящие от одной арки к другой. Оксане нравилось гулять в лабиринтах старых доходных домов. Было в них что-то потустороннее, зловещее.

С неба лил холодный дождь, выбивая мелодии на потрескавшемся асфальте. Со всех сторон нависли желтые стены. Показался дом-колодец. Протяни руку из окна – и можно дотронуться до подоконника окна соседа. Пять этажей вверх, а потом – квадрат черного неба.

Здесь не было фонарей, тусклый свет лился лишь из нескольких окон. Похититель замешкался у подъезда, звеня ключами, и Оксана с жадностью впилась взглядом в его лицо, еще лучше запоминая этот острый нос, тонкие губы, щетину, это задумчивое и грустное выражение. На вид мужчине было около тридцати. Его сильно старили нелепые круглые очки «под Джона Леннона».

Оксана определенно уже видела это лицо в прошлом. Дождь никак не забирал его, а капли не смывали этот образ из памяти.

Скрипнула входная дверь, дыхнуло спертым влажным воздухом с примесью хлорки, словно кто-то недавно вымыл здесь весь подъезд. На лестничных пролетах было темно. Блестели пятнышки глазков на дверях – а больше ничего и не разглядеть.

Поднялись на второй этаж. Мужчина открыл дверь в квартиру, впустив в пролет поток мягкого желтого света, взял Оксану за плечи и ввел в ярко освещенный коридор. За спиной щелкнул замок, отрезая от внешнего мира.

Ее ладоней коснулось что-то холодное, веревка на руках ослабла и опала. Оксана осторожно развернулась. Мужчина стоял у двери с небольшим раскладным ножом в руках и улыбался.

– Ты все про меня знаешь, – сказал он, протянул руку и осторожно снял скотч с ее губ.

– У вас есть сердце? – спросила Оксана, подразумевая нечто строго материальное.

Мужчина, продолжая нелепо и как-то по-детски улыбаться, показал кивком головы в сторону кухни. Оксана прошла первой. Он зашел, прикрывая за собой дверь, с порога спросил:

– Кофе?

Оксана рассеянно кивнула. На кухне при беглом осмотре она не заметила ни столовых приборов, ни даже электрического чайника. Мебели вообще оказалось мало: стол, два стула, плита и небольшой шкаф в углу. Даже холодильника не было. Зато был широкий подоконник, устланный ковриком. Коврик явно кто-то связал вручную. Он был разноцветным и выглядел очень уютно.

Оксана вдруг подумала, что это должно быть замечательно – сидеть на подоконнике, читать книгу, пить кофе и наблюдать за осенним дождем. Как она не догадалась связать такой же себе в Общагу?

Мужчина тем временем поставил на плиту ковшик с водой, развернулся к Оксане и в некотором смущении принялся тарабанить пальцами по краю плиты.

– Говорите уже, – попросила Оксана, пытаясь хотя бы интонациями голоса сохранить уверенность. – Что происходит? Вы какой-нибудь одинокий влюбленный извращенец? Зачем вы мне подбросили сердце? Что от меня хотите?

– Можешь уйти прямо сейчас, не держу, – ответил мужчина. – Просто я знаю, что ты достаточно любопытна и захочешь послушать историю, ради которой оказалась здесь. Мы же оба понимаем, что ты приходила на проспект не просто так, да?

Она подошла к подоконнику, выглянула в окно. Серый вид на двор-колодец, в центре которого в примятом асфальте расплылась лужа, – идеальный пейзаж для одинокого интроверта и его книг.