Александр Матюхин - 25 трупов Страшной общаги [сборник litres]

– Прочь от меня, отродье! Левиафан! – заорал дурак и неуклюже бросился бежать, шаркая стоптанными ботинками, придерживая штаны и задыхаясь от собственной вони.

К Боре поспешил кто-то из прохожих. Макушка намокла, но не от крови. Что-то плескалось в той бутылке.

– Йуй, с-сука… с-сожру! – крикнул Боря ему вслед.

Собственный голос отозвался звенящей болью в затылке.

Прохожий хвалил крепость его черепа, помогая встать и засунуть начосы обратно в пакет.

– Я б-боксер, – сказал Боря.

Прохожий заике не поверил и немного испугался.

– Я з-заикался и д-до удара по б-башке, – успокоил его Боря.

Потом они оба замерли, уставившись на взмыленную старую азиатку в костюме белки из «Ледникового периода». Та неторопливо прошла мимо, неся в руке свою «голову». Она была бледна, курила на ходу, ее волосы прилипли ко лбу, а черный макияж вокруг глаз растекся от пота или от слез. На них она даже не взглянула, и Боря подумал, что прохожий ее, наверно, вовсе не видит. Потом он сделал неуверенный шаг. Боль угасала. Боря хотел домой, а жил он в той стороне, куда убежал дурак, где скрылась белка, где скрываются и не такие твари. Далеко.

– Н-найду и ж-жопу откушу, – сердито бормотал Боря, потирая затылок. – Д-дурака к-кусок откушу.

После дождя стало тепло и душно. В лужах уже плавали первые желтые листья. Последнее время Боря часто ходил здесь по маршруту от городского офиса завода по переработке бытовых отходов до Общаги, иногда затаривался в этом магазине, но дурака встретил впервые. Психи просто бредят или правда видят то, чего не видят другие? Левиафан – это, конечно, чересчур, но все же.

– Сентябрь не просыхает, и я не буду! – хрипло каркнули неподалеку.

Выпивший мужик поцарапал машину. Теперь он ругался по телефону с женой и все время нагибался к царапине в надежде, что та исчезнет.

А так улица была пуста. Боря открыл банку пива, вылил содержимое себе в рот, следом запихнул жестянку, прожевал с хрустом и закусил нераскрытой пачкой сухарей.

Затем он свернул во дворы и вскоре очутился в темном месте, таком темном, что даже ночное небо отсюда казалось не черным, а серым. Тени облаков ползли над изломанным контуром крыш. Четырехэтажная развалюха после пожара превратилась в исписанную граффити заброшку с закопченными стенами, мертвую, беззвучную и пустую. Втиснута между двумя домами, вроде бы жилыми, но Боря ни разу не видел в их окнах движения или света. В самом мрачном углу притаился синий мусорный контейнер. Идеальное местечко без людей, без фонарей и без камер.

Боря подошел к контейнеру, положил руки на край и выпустил когти. Спина изогнулась, шея и голени удлинились, колени, хрустнув, выгнулись назад. Из ботинок показались крупные копыта. Штаны из Финки тихонько трещали на нем, распираемые чудовищными ногами, но держались. Попружинил, разминая затекшие суставы. Принюхался. Вместо бледного лица зияла зубастая пасть и отсвечивали желтым две узкие щелки глаз. Черным питоном из пасти выполз мясистый язык с присосками снизу. Он извивался, обследуя мусорные пакеты, затем подцепил один, стремительно отправил в пасть и затолкал в глотку. Тухлые банановые шкурки, картонные коробки, полиэтилен, что-то твердое и холодное. Обрезки прогорклого сала. Боря часто думал, что мог бы достигнуть большего в жизни, если бы не постоянная нужда набивать Утробу. И все же – слава большим городам! Слава миллионам непрестанно гадящих людей! Слава темным углам!

За спиной раздался грохот, и с верхнего этажа заброшки с воплем выпал человек. С глухим ударом он приземлился на мокрый асфальт, кровь брызнула в стороны, как сок из разбитого арбуза. Боря резко развернулся, не успев от неожиданности натянуть личину. Его вымазанный в помоях язык, изумленно выгнутый у основания, концом стелился по земле и достигал почти двух метров.

Человек упал на спину, рубашка на толстом животе задралась, обнажив пупок. Лицо уцелело, и Боря, подойдя поближе, узнал в нем дурака. Неожиданно. И странно. Душа его от удара уже улетела к боженьке дураков, а тело… тело осталось. Груда жирного мяса.

– Ух, н-нашел и откушу, – прошептал Боря, потирая когтистые лапы и пытаясь себя раззадорить.

Злость на дурака уже испарилась. Аппетит почему-то не приходил. Совершенно не хотелось есть этот мешок с дерьмом. Как так? Есть ведь хотелось всегда.

Вытянув язык, он осторожно тронул кончиком шею несчастного, чтоб убедиться, что тот действительно мертв. Едва язык коснулся кожи, Боря содрогнулся от спазма в животе. К горлу будто подкатил бильярдный шар, а может, и правда подкатил. Он согнулся и впервые в жизни готовился исторгнуть содержимое желудка, хотя у его желудка не было содержимого и желудка не было. И он ничего не исторгал. Никогда. Ниоткуда. Все, что попало в Утробу, – пропало бесследно и навсегда. Даже духам нет ходу обратно.

– Л-ладно, – простонал он, – ладно, мама, я п-понял. Не б-буду.

Шар немедленно откатился, спазм отступил. На лбу выступила испарина. Боря осторожно выпрямился, с ужасом глядя на труп. Что с ним не так? Утроба никогда раньше не отказывалась принять пищу.

Еще шатаясь, он поднял пакет со снеками и побрел прочь. Тяжелый, тяжелый вечер. Непонятный. Уже в освещенном переулке он обернулся, но тела на асфальте перед домом не разглядел.

Вечер тяжелый, а местечко все же идеальное. Очень темный угол.

Обычно по пути Боря делал одинаковые фотки на телефон – Обводный, мост самоубийц, пустыри, причудливые, похожие на крематорий здания из почерневшего кирпича. А сегодня вообще ничего не фоткал. Смотрел под ноги и воображал, как падает на живот и жрет асфальт.

В Общагу вернулся поздно. Голод притупился, когда он перешагнул порог. То ли Общага помогла, то ли один из Девятерых закинул что-то очень большое и сытное в их общую Утробу.

Боря жил в Общаге сколько себя помнил. Впервые она выпустила его в город только в двенадцать лет, а до того он никак не мог найти входную дверь. Вырос здесь, внутри, не видя настоящего неба. Может, его принес кто-то из чудовищ, а может, сам приполз. Тридцать пять лет спустя он все еще числился в домовой книге под именем «Младенец Жрун». Даже варан, обитающий в холле, появился позже. Сейчас в его взгляде читалось уважение, а поначалу они не поладили – варан попер на Борю, хищно выбрасывая язык, но Боря в ответ выбросил свой, и конфликт был исчерпан.

В детстве, бегая по коридорам и этажам, Боря постоянно встречал соседей. Может, заикание – от одной из этих встреч? Он смутно помнил чьи-то глаза: водянистые с двумя парами зрачков, и змеиные, и обычные человеческие с застывшей в них улыбкой дьяволицы. Ледяные и влажные ладони на своих щеках, пальцы, пахнущие мясным фаршем, липкие лягушачьи лапки и отделенную от тела женскую руку с красным маникюром, закидывающую ему в пасть куриные тефтельки со стрихнином. Так маленький муравей путешествует по тропическим джунглям среди хищных богомолов, ядовитых гусениц и прекрасных, но смертоносных птичек.