Александр Матюхин - 25 трупов Страшной общаги [сборник litres]

– Меня мама ждет. Мама не знает, где я. Мне к зубному надо.

– Д-да, – согласно кивал Боря. – К з-зубному тебе точно н-надо, п-приятель.

Еще дурак выковыривал стекляшки из своей блестящей сумки и складывал из них пирамиды. В кармане у него лежала бумажка с домашним адресом – минут пятнадцать ходу от заброшки. Большой и глупый. В этой петле, во всей этой истории он понимал не больше, чем хомяк в колесе. Почему мама отпустила его одного в магазин?

– Мама заболела. А магазин не тот.

А где тот магазин, куда его послала мама, Толик объяснить не смог.

Все это время Боря думал еще над одной проблемой: тварь появлялась не каждый раз и всегда нацеленная на одного из жильцов, за исключением Евсейки. Может, потому что он сам умирал, а она не любила падаль. Может, потому что она появилась из-за него и его памятных часов. Почему он повесился именно здесь? Нарядился, как на похороны, взял из вещей только часы, веревку, табурет. Может, его возлюбленная погибла в доме во время пожара? Может, даже в той самой комнате?

А, к черту! Боря любил воображать истории, из-за которых ожили его питомцы. И, за исключением Каина, ни одной истории не знал хоть сколько-нибудь достоверно.

Допустим, Иуоо-сан принесет воду. Им нужно унюхать приближение твари, успеть забрать воду с улицы, подняться с ней наверх и залить тварь раньше, чем она убьет того, на кого нацелилась. По опыту, на это будет не больше минуты. Дохлый номер.

– Если друг п-придет – будем б-бегать все на п-первый этаж. И ж-ждать ее внизу, б-ближе к нему и к в-воде.

– А если не придет?

Боря решил снова нестись к каналу после десятого цикла на одиннадцатый, но на девятом он увидел, как с переулка во двор заворачивает горбатая, кривоногая фигура. Иуоо-сан в высоких хлюпающих галошах тащил два своих самых больших ведра в лапах и две двухлитровые пластиковые бутылки под мышками.

– П-пришел!

Они выбежали ему навстречу все вместе.

– Я б обнял т-тебя, но не м-могу! – воскликнул Боря.

– Это та самая старуха, – сказал каппа, кивнув в сторону Тамары.

– Я з-знаю, з-знаю.

– Да с кем ты?!

Люди увидели воду, только когда каппа оставил ее в паре метров от дома, а сам отошел в сторону. Нет-нет, он им не покажется. Он посидит в стороне за мусорным баком, пока ему нельзя будет забрать свои ведра назад.

Настало время бегать. Бегать с четвертого этажа на первый, чтоб будущее поле боя с тварью сместилось ближе к заготовленной воде. Хуже всех приходилось Тамаре – Боря с Толиком с двух сторон тащили ее под руки.

– Ну хоть обратно наверх бежать не надо! – кряхтела старуха, едва касаясь ногами ступеней. – Кино и немцы!

На четвертый раз в пролете второго этажа запахло горелым, и Боря почувствовал – тварь выбрала его.

– Я! – крикнул он и отпустил Тамару.

Теперь главное – продержаться до воды.

Дым, окутывающий выбранную жертву, был гораздо гуще, чем казалось снаружи. К его запаху примешивалось что-то сладкое, и от этого жертва утрачивала ориентацию в пространстве. Боря не понимал, в какой стороне выход, где перила, а где лестница, и довольно быстро терял ощущение собственного тела. Нужно метаться. Хоть куда-то. Он наугад выбросил язык, подпрыгнул и приземлился почему-то не на ноги, а на спину, больно ударившись копчиком о ступени. Дымовая завеса стала плотнее и светлее. Черное пятно на стене – единственное, что он различал, и оно перемещалось с той же скоростью, что и он. Боря прыгнул снова и налетел мордой на перила. Плевать. Нужно выиграть хотя бы секунду. Кажется, тварь медленнее вылезает из стены, если вынуждена гоняться за избранником. Боря метнулся в другую сторону. Или в ту же? Где выход? Он почему-то не слышал соседей. Что бы он ни делал – оказывался возле стены, и оттуда, высунувшись до пояса, угольная женщина протягивала к нему свои ломкие руки. В этот раз она не говорила. Вот он готовится к броску, но она преграждает ему путь, как шлагбаум, и высвобождает из стены одну ногу. Он прыгает прочь – там она уже высвобождает вторую. Вот она перед ним, и позади него, и справа, и слева. Он теперь боится кидаться в любую сторону – всюду попадет прямо в ее объятия. Садится на пол, сжимается в комок и непроизвольно зажмуривает глаза.

Раздалось шипение. Сквозь него, как сквозь стену, с трудом пробивались приглушенные крики. Боря открыл глаза, в голове прояснилось. Пелена истончилась – сквозь нее он видел силуэты соседей, а прямо перед ним угольная женщина испуганно уползала обратно в стену. Вместо удушливого густого дыма от нее валил обычный пар, и пламя внутри погасло.

Боря схватил ее языком за плечи и потянул на себя, вытащив из стены на полметра. Она сопротивлялась, тянула назад. Всех его сил хватило только на то, чтобы удержать ее на месте, не дать втянуться в стену. Он сделал к ней шаг, потом еще один, нагнулся, дрожа от напряжения. Еще чуть-чуть. Вот ее голова в его пасти. Он стиснул зубы, до искр из глаз прикусив собственный язык. Шея твари хрустнула, словно полено в костре, и в тот же миг сопротивление ослабло. Боря перехватил ее плечи лапами, высвободил язык и принялся поглощать со всей ненасытностью Утробы. Никогда он не ел так жадно и так быстро, никогда так жестоко не рвал пищу языком, опасаясь, что тварь может вспыхнуть снова. Поглотив торс, добравшись до самой стены, он когтями выцарапывал из нее угли и отправлял в пасть. Стена мягкая. Лапа утопала в пепле до самого запястья.

Дым медленно рассеивался. Соседи стояли вокруг Бори с пустыми ведрами и тяжело дышали. Лестница между первым и вторым этажом. Туман в голове окончательно испарился, но за дымовой завесой было почему-то светлее, и теперь Борины глаза снова привыкали к темноте.

Толик первым выронил ведро и закрыл лицо руками, жалобно застонав. Боря вспомнил, что стоит без личины. Тамара и Надя не шевелились, глядя на него во все глаза.

– В-вы же м-меня уже в-видели, – проговорил он смущенно, но они не ответили. – Ч-что?

Снова молчание. Он думал, что все уже привыкли. Или поглощение твари их так напугало? Ее остатки размазались у него по морде? Очень болел прикушенный язык.

Тамара вдруг выпустила свое ведро, воздела руки к потолку и завопила:

– Да! Да, господи! Да!

Надя прижала пустые пластиковые бутылки к щекам.

– Боренька! – Тамара шагнула к Боре и заключила его в объятия, вовсю стуча ладонью по его вытянутой чешуйчатой шее: – Пять минут! Прошли! Прошли!

Боря не сразу поверил. Вдруг не прошли? Вдруг остались секунды и, когда последняя песчинка упадет, они снова вернутся к началу. Секунды капали, Надя обняла Тамару и уткнулась лицом в ее русский платок, Толик плакал, но не от счастья, а, кажется, от страха перед левиафаном. Они стояли долго, так долго, что отрицать разрыв петли стало невозможно. Дом отпустил их.