Альбина Нури - Дорога смертной тени

– Что же вы молчите? Удивлены?

Лина нашла в себе силы слегка кивнуть, не отводя взгляда от гостя.

Старик как ни в чем не бывало продолжал говорить, не забывая улыбаться. Только вот тепла в его улыбке было не больше, чем в куске льда.

– Не беспокойтесь, я на секундочку. Не буду проходить. Зашел только поздороваться. Прошу прощения, я, кажется, разочаровал вас? Вы ведь ждете кого-то другого, не так ли?

Она снова чуть склонила голову, соглашаясь.

– Конечно, дорогая, конечно. Вас непременно навестят сегодня, не беспокойтесь!

Лина молчала, и старик наклонился к ее уху. Она была довольно высокой девушкой, но этот человек был выше почти на полголовы. Прежде старик казался ей ниже и вроде бы худощавее… Хотя, возможно, она ошибалась, ведь видела его всего лишь дважды – и то недолго.

Повеяло запахом мятного порошка. Ангелина представила, как старик каждый вечер вынимает изо рта вставную челюсть, чистит ее зубным порошком, улыбается младенчески голыми деснами. Или он не делает ничего подобного, потому что… В голове полыхнуло: это же не человек! Помнишь, как сказала Мария? Это сама смерть разгуливает по земле в облике старца в белом костюме! Но ведь ей все приснилось, той встречи с Марией не было! Или была? Лина задышала часто и мелко, почувствовав, что сильно напугана.

– Смертельно напугана, если уж быть точной! – ухмыльнулся старик. Не усмехнулся, а именно ухмыльнулся. Эта злая гримаса, исказившая его благостные черты, поразила Лину даже больше, чем то, что старик каким-то образом умудрился забраться к ней голову и подслушать мысли.

Тем временем ночной гость осторожно отвел ей за ухо прядь волос и тихо, почти шепотом проговорил:

– Вас навестят, и очень скоро… Я ведь обещал вам много-много вечеров в Локко, верно? А я всегда сдерживаю обещания.

Он резко отпрянул, внезапно оказавшись возле лестницы, и дверь сама собой захлопнулась с оглушительным грохотом. Лина вскрикнула и попятилась. Сердце истерически колотилось о грудную клетку, дыхание причиняло боль. Ей хотелось вопить от ужаса, звать на помощь, но краем сознания Лина понимала, что помочь ей не сумеет никто. Она как будто провалилась в другое измерение, куда обычным людям проход закрыт.

«У меня свои дела с Локко», – подумала она, и мысль показалась успокаивающей. Это место живет по своим законам, которых Ангелина пока не знает. Но все впереди – она научится и перестанет бояться.

Постепенно успокоившись, Лина огляделась по сторонам и обнаружила, что, несмотря на закрытую дверь, теперь в комнате гораздо светлее. Она быстро поняла, в чем дело: занавески почему-то оказались раздвинуты, хотя она и близко к окну не подходила.

В комнату заглядывала полнолицая круглая луна. На кровати кто-то сидел, сгорбившись, уронив руки на колени.

Эта ночь определенно была полна сюрпризов…

Снова вернулся липкий, ползучий страх, от которого леденеют руки и противно тянет в районе солнечного сплетения. Еле переставляя непослушные ноги, Лина подошла ближе.

Не было нужды спрашивать посетителя, кто он. Она и без того видела. В бледном лунном свете ясно вычерчивались все мерзкие детали знакомого облика. Лина узнавала седые волосы, стянутые резинкой в жидкий хвостик, маленькую головку, покатые плечи. На тете Оксане был тот самый халат с короткими рукавами, широкими бретелями и квадратным вырезом, который она надевала в свой последний день – и вообще во все дни, когда бывала дома. Лину тошнило, когда она видела рыхлую мягкую кожу на груди и шее, дряблые старческие руки, покрытые отвратительными пигментными пятнами. Она ненавидела в тетке все: облик, голос, характер, слова, поступки. Та отвечала взаимностью.

Забрав Лину у сумасшедшей матери, бабушка, Марина Сергеевна, оформила опеку над ребенком. Но не на себя, а на свою дочь, Оксану Кольцову. Бабушке было уже под восемьдесят, и, хотя была она сильной, энергичной, все держала в крепких руках, часы ее могли в любой момент остановиться.

Ангелина не любила вспоминать прошлое, разве что ранние годы. Но воспоминания о том, как она жила до смерти отца, казались ей похожими на сказку. Они были слишком хороши для нее сегодняшней, и потому словно бы не вполне принадлежали ей. Ее детство настолько отличалось от всего случившегося потом, что Ангелина привыкла думать о том времени, как о чем-то отдельном от себя. Это был даже не сон, а просто иная реальность.

А следующие годы – почти пятнадцать лет, которые она прожила до встречи с Митей, – были сплошной угольно-черной полосой. Правда, с редкими вкраплениями-просветами. Иногда уголь с одного боку бывает глянцевый, блестящий. Он, конечно, все равно черный, но этот блеск – все же что-то более красивое и яркое. Так и в жизни Лины. Все оставалось черным, но некоторые стороны жизни немножко сияли. Например, ее дар живописца. Или то, что она стала учиться в институте, куда мечтала поступить.

Еще одним таким просветом была бабушка. Поначалу девочка побаивалась Марину Сергеевну: помнила, как та ненавидела ее маму. Знала, какая она строгая, даже суровая. Но потом Лина осознала, что бабушка любит ее. Любит, как всегда любила своего сына, Ангелининого отца – гораздо больше, чем дочь, Оксану. Иногда она говорила внучке, что та похожа на папу – улыбкой, формой глаз, посадкой головы. Высоким ростом и худобой Лина тоже пошла в отца.

О маме Марина Сергеевна никогда плохо не говорила, то есть вообще старалась не упоминать, как будто ее и вовсе никогда на свете не было. Если и случалось ей обмолвиться о снохе, то вспоминала бабушка лишь о том далеком времени, когда был жив сын, Станислав.

Постепенно образ матери раздвоился в сознании Ангелины. Та мама, какую она знала раньше, в далеком детстве, превратилась в добрую прекрасную фею, не имеющую отношения к уродливой ведьме, которая часами сидела в кресле, разговаривая с пустотой, или склонялась над дочкой ночами, собираясь убить.

Живя у бабушки, девочка мало обращала внимания на тетю Оксану. Та просто была – спала в соседней спальне, готовила на кухне еду, иногда встречала Лину из школы. Но девочка чувствовала, что чем-то неприятна ей, и старалась пореже пересекаться с теткой. Собственно, и нужды в этом не было: ее мир вращался вокруг бабушки. Проживи Марина Сергеевна дольше, кто знает, как сложилась бы Ангелинина жизнь.

Но бабушка умерла спустя всего полтора года после того, как забрала к себе Лину. И с той поры они жили вдвоем – Ангелина и тетя Оксана.

Опекунша уже и не скрывала, что терпеть не может ненавистную родственницу. Если бы не Лина, Оксана Кольцова осталась бы наконец полновластной хозяйкой квартиры и, главное, собственной жизни, зажила бы так, как хотела.

Она всегда знала, что мать куда больше привязана к брату, который превосходил Оксану во всем: в уме, красоте, удачливости. Правда, кончил куда как плохо, но и в этом мать находила повод для сравнения в его пользу: Стас слишком высоко взлетел, говорила она, а с высоты больно падать. Она же, Оксана, и вовсе не знала неба, всю жизнь ползая по земле.