Альбина Нури - Дорога смертной тени

Ничего, еще немного, и они уедут отсюда. Она не знала, как сможет заставить себя вернуться. А ведь сделать это придется: нужно привести доктора, забрать отсюда Лину, собрать их с Митей вещи…

А вот что делать после, как поступить, зная все то, о чем она недавно услышала, девушка не представляла.

– Сейчас поедем, – пообещала Евгения Ивановна и повернулась к Николаю Васильевичу.

– Так ты узнай, – произнес он глуховатым, низким голосом, продолжая прерванный разговор. Голос его звучал просительно, и в то же время безнадежно.

– Не беспокойся. Я же обещала, – успокаивающе ответила Евгения Ивановна и легко прикоснулась к его руке.

Николай Васильевич поймал ее пальцы.

– Давно надо было, – сказал он. – Ты ведь говорила… Теперь уж могу и не успеть.

– Успеешь, успеешь, Коль, – ободряюще улыбнулась она. – Чего ты раскис?

Он кротко улыбнулся в ответ, молча продолжая сжимать ее пальцы.

Евгения Ивановна осторожно высвободила руку и открыла дверцу машины.

– Нам пора. Девочке нужно в больницу.

– Конечно, – спохватился Николай Васильевич и отошел от нее. – Поезжай, Женя.

– Я все узнаю и позвоню, – крикнула она, заводя двигатель.

Он снова улыбнулся и помахал рукой.

Автомобиль уже повернул за угол, а Николай Васильевич все так же стоял, глядя ему вслед.

Пока не выехали за пределы Локко, женщины не сказали друг другу ни слова. Стелла чувствовала, что приходит в себя, немного успокаивается и на нее наваливается сонная тяжесть – следствие пережитого стресса. Хотелось забраться в кровать, укутаться с головой и проспать часов триста.

Однако выспаться ей в ближайшее время вряд ли удастся.

– Ну и видок у тебя был, – прервала молчание Евгения Ивановна. – Как у кошки, на которую кипятком плеснули.

– Скажете тоже, – против воли хмыкнула Стелла, – как у кошки!

– Что ты там увидела? И почему мы едем обратно одни? Где его жена?

Стелла задумалась, не зная, что ответить. Но если был на свете человек, с которым она могла посоветоваться, то он сидел сейчас слева от нее, озабоченно всматриваясь в повороты извилистой горной дороги.

Она рассказала Евгении Ивановне все, и даже больше, чем собиралась. Буквально вывалила то, что так долго носила в себе, во всех подробностях: поведала о своей горькой безответной любви к шефу, об отношениях с его женой, о своей идиотской выдумке, о том, почему приехала сюда, в Локко, бросив все дела. И про сон не умолчала, и про то, в чем призналась ей Лина.

Стелле требовалось выговориться, переложить на кого-то хотя бы малую часть того, что на нее обрушилось. Наверное, даже с Эммой она никогда не была так откровенна, как с этой женщиной, которую совершенно не знала – лишь чувствовала в ней родственную душу. Бывает же, видишь человека впервые, а кажется, что знаешь всю жизнь.

Они уже давно приехали в Отрадное, добрались до больницы и сидели теперь в тесном больничном дворике, на лавочке, в тени большого дерева. Стелла не знала, что это за дерево, но это было не важно, главное, что оно давало прохладную тень. К счастью, можжевельника, который бурно разросся в Локко, здесь не росло, его пряный мятный запах больше не стоял в носу. Девушка поняла, что теперь просто на дух не сможет выносить мяту – ни в каком виде.

Евгения Ивановна позвонила в реанимацию, справилась о самочувствии Мити, ей сказали, что состояние стабильное. Однако в сознание пострадавший пока так и не приходил.

Закончив свой рассказ, Стелла поняла, что, если ей и не стало легче, то, во всяком случае, она снова могла ясно соображать. Панический страх и растерянность уступили место всегдашней собранности и готовности действовать, принимать решения.

Она перевела дыхание, посмотрела на Евгению Ивановну и впервые заметила, что у той очень необычный цвет глаз – авторы любовных романов величают его фиалковым: бархатисто-синяя, с фиолетовым отливом глубина затягивала, завораживала. У женщины с такими прекрасными глазами могли быть неправильные черты лица, чересчур большой нос или даже плохая кожа, но она все равно считалась бы красавицей. А у Евгении Ивановны и со всем остальным тоже было все в порядке, так что наверняка в молодости у юной Женечки отбою не было от ухажеров. А может, и сейчас ничего не изменилось. Вон как Николай Васильевич смотрел на нее.

– Теперь вы все знаете, – произнесла Стелла. Она долго говорила, и голос ее слегка осип. – И что же мне теперь делать?

Евгения Ивановна вздохнула.

– Не беспокойся. Насколько я разобралась в том, что происходит, от тебя ничего не потребуется. Не придется принимать никакого решения.

Она повернула голову влево и теперь задумчиво и немного опасливо смотрела в ту сторону. Стелла сообразила, что как раз там, скрытый от них зданиями, деревьями, горами, изгибами дороги, находился Локко.

– Что вы имеете в виду? – спросила девушка, хотя уже знала, что услышит в ответ.

– Все уже давно решено за тебя. И за Митю твоего. И за Лину.

– Главное, чтобы он поправился, – быстро проговорила Стелла. Отступившая на время тревога за любимого вновь вернулась, захотелось сорваться и бежать к нему, быть подле него, держа за руку. Но такого ей, разумеется, не позволят.

– Он поправится, – убежденно сказала Евгения Ивановна, – точно тебе говорю, даже не сомневайся. – А потом прибавила не совсем понятное: – Он ведь тут. Не в Локко.

Женщины – молодая и пожилая – посидели еще некоторое время, после Евгения Ивановна пошла домой, а Стелла – в больницу. Как ни уговаривала ее новая старшая подруга, девушка не согласилась переночевать у нее.

Евгении Ивановне пришлось вновь поговорить с главврачом, и Стелле разрешили остаться на ночь в больнице, поспать в сестринской. Впрочем, ложиться она не собиралась. Знала, что всю ночь так и просидит возле дверей реанимации.

Перед тем, как расстаться, Стелла спросила у Евгении Ивановны про Николая Васильевича. Вроде и не собиралась спрашивать, но что-то как за язык дернуло.

– Мы с ним чуть не поженились, – просто ответила женщина. – Муж у меня умер, я одна дочек растила. А Колина дочь погибла в Локко. Вены себе вскрыла ни с того ни с сего. Тут такое случается, я тебе говорила. Жена уехала, а он остался. Он один, я одна… Встречались некоторое время. Почти четыре года.

– Четыре года? И расстались? Он, по-моему, до сих пор на вас смотрит, как на святую! – не сдержалась Стелла и неловко извинилась: – Простите, что лезу не в свое дело.

– Почему расстались? – не обращая внимания на ее смущение, проговорила Евгения Ивановна. – Надоели его приходы и уходы, вот почему. Разве так семью построишь? Я к нему переезжать отказывалась. В Локко жить – да ни за какие коврижки! От этого места у меня мороз по коже, я там и была-то сегодня первый раз в жизни. Да и вообще, у меня дети в Отрадном, работа, родные – мать с братом. Ему-то проще было, он один жил. Продал дом – взял да и перебрался. Так я ему втолковывала. Только Коля отказывался.