Александр Бушков - Царица темной реки

– Первый раз вижу, как ты печку топишь. А справно у тебя получается.

– Я ж тебе говорил, что я деревенский, – сказал я. – Центральное отопление первый раз увидел в восемнадцать лет, в казарме, когда в армию призвали.

– А что это такое? – спросила она с любопытством. – Я вот не видела и даже не слышала.

– Удобная штука, – сказал я. – Сядем завтракать, расскажу, тут двумя словами не обойдешься. Катрусь, ты как, успокоилась?

– Да вроде, – ответила она. – Помолилась за себя и за вас, непутевых, – и легче на душе стало. Господь милостив, смотришь, и обойдется.

У меня язык чесался порасспросить ее поподробнее, но не хотелось расстраивать после того, как она только что явно пережила нешуточный испуг. Здорово они тут в суевериях погрязли, в своей глухомани, у нас в Сибири уж на что глухие уголки есть, а все же там молодые, ее ровесники и ровесницы, не такие пуганые. В город бы ее свозить, в кино сводить, мороженое купить, но в нынешней жизненной ситуации это несбыточная мечта. И ведь она глубоко права – даже если уцелею на войне, никогда к ней не вернусь, не настолько тронула сердце. Не первая ромашка при дороге и наверняка не последняя, что сама прекрасно понимает и ничего не требует, довольствуется тем, что есть…

На ее симпатичное личико набежала тень, и я тут же понял причину – послышался рокот самоходки. К некоторому моему удивлению, мотор умолк не возле Катриной избы, а где-то поблизости. Я застегнул ремень с кобурой (все это время ходил распоясанный), снял с крючка фуражку и сказал преувеличенно бодро:

– Ну вот и всё, Катрусь, ребята у меня исполнительные, приехали доложить, что пристроили куда-то клятую рыбину…

– Лучше бы ее не пристраивать никуда, а обратно в реку выкинуть, – сказала она с тоскливой ноткой. – Куда они ее пристроят… Назад в речку – смотришь, легче будет, обойдется…

– Да и так всё обойдется, – сказал я и вышел.

Оказавшись на улице, легонько удивился: самоходка стояла метрах в двадцати от избы. Игорь-одессит как-то чуточку нервно расхаживал перед ней, смоля папиросу глубокими затяжками. Гафур с Полыниным сидели на башне. Подойдя поближе, я разглядел, что все трое довольно смурные, а главное – сом по-прежнему возлежит на броне.

– Что-то не сладилось? – спросил я, подойдя.

Игорь отбросил чинарик, ответил хмуро:

– Сущий бойкот, командир, получился, если использовать умные слова… Бобренки вежливенько, но настойчиво просили рыбину во двор не заносить. Старшие более-менее спокойно держались, а их Стефа от страха чуть не сомлела, как твоя Катря. У Гнатюков то же самое – видеть этой рыбины у себя на подворье не хотят. Что характерно, Алесь Гнатюк во все время разговора держался в сторонке и ни словечком не вмешался. А ведь фронтовик, всю войну прошел, мир и людей повидал… И он туда же…

– Ну почему? – сказал я. – Парень тактичный, решил, наверно, что поздно суеверных родителей перевоспитывать, пусть уж так век и доживают, как называлась одна книга, в мире мифов и легенд…

Игорь поморщился:

– Да тут что-то другое, командир. Понимаешь, лицо у него было такое, словно он сам в эти какие-то неизвестные нам сказки верит. И стыдно ему за это перед нами, ничего с собой поделать не может. Ну вот не ошибаюсь я, уверен… А у Гафурова хозяина, Михася, вообще приключилась оперетта с танцами. Тишайший вроде мужичок, а тут схватил вилы, трясется весь, слюной брызжет, вопит во всю ивановскую: мол, если вы эту гаду ко мне во двор понесете, вилами вас пырять начну, и плевать мне, что со мной за это будет… Очень мило получается. Остались мы с этой рыбкой, как дурень с писаной торбой, никто во двор не пускает. Куда теперь его девать, решительно не представляю. Крепенько ж у них у всех в мозгах засели какие-то местные суеверные поверья, как заклепка в броне у хорошего клепальщика. А во всем остальном – люди как люди…

Тут послышалось приближавшееся тарахтение мотоциклетного мотора. Поскольку мотоцикл на всю деревню имелся один-единственный, не было нужды гадать, кого нелегкая несет ни свет ни заря. И точно – в конце улицы показался старшина Деменчук, направлявшийся прямехонько к нам. И чего от него ждать? Вообще-то с приходом наших здесь автоматически восстановились советские законы, в том числе и Уголовный кодекс со статьей о браконьерстве, а то, что сотворили мои ребята, как ни крути, чистейшей воды браконьерство. Неужели старшина окажется таким уж ретивым службистом? И потом, не может не знать: мы как военные военной же юрисдикции и подлежим, но никак не милицейской. А где он здесь возьмет комендантский патруль? Ближайший за тридцать километров, в райцентре…

Он подъехал, заглушил мотор, слез и подошел ко мне с озабоченным, хмурым лицом. Козырнул и сказал нейтральным тоном:

– Товарищ старший лейтенант, можно вас на пару слов?

– Отчего ж нет, – ответил я.

Отойдя от самоходки метров на десять, со стороны кормы, он остановился – соответственно и я тоже.

– Тут такое дело, товарищ старший лейтенант… Только что ко мне приходил Касьян Бобренок, сам не свой. Все из-за рыбины вашей, которую вы к нему на подворье заволочь хотели… И наверняка не он один знает, вы ж, я так полагаю, всех ваших хозяев объехали, и повсюду одно отношение встретили. Иначе что бы вам торчать тут вот так?

– Угадали… – кивнул я.

– Я не цыганская гадалка какая, я в милиции почти двадцать лет прослужил, жизнь и людей знаю… Вскорости про вашу рыбину вся деревня будет знать. Вы, сами говорили, деревенский, должны знать, как оно бывает… Деревня разволнуется, как Касьян разволновался и другие наверняка тоже. С вилами-топорами на вас не пойдут, не те времена, да и понимают все, что вы – освободители, Красная армия. Только вот отношение к вам переменится самым резким образом. Смотреть будут на вас… верней, сквозь вас, как на пустое место, как будто вас тут и нету, сами ни словечком не обратятся и вам ни на какое словечко не ответят. А вам тут еще жить… И ведь никаких законов они этим не нарушат. Нужно вам такое обращение?

– Ни при какой погоде, – сказал я. – Кто ж знал, что эта рыбища – как Катря говорит, клятая… Что ж теперь посоветуете, старшина? Вы не только представитель власти, но еще и всю жизнь тутэйший [11] Тутэйший – здешний, местный ( белорусск .). (я и это слово уже знал).

– То-то, что тутэйший… Поправить можно. Душевно вам советую: отвезите вы эту тварь к реке и обратно в воду киньте. Вот все и поправится мигом. Люд у нас никак не дурной, поймет, что вы всё по незнанию сделали…

– Да что с этим сомом такое? – спросил я с ненаигранной злостью.

Он помялся, отводя глаза, потом все же сказал нехотя:

– Рыбина и точно клятая. Скверная рыбина. Людоед. Прошлым летом шестилетнего мальчонку под воду утянул, ребятишки, что с ним купались, видели. И еще один малец месяцем попозже на реке сгинул. Вот в этот раз свидетелей не было, но случилось все у Купалинского омута, как и в прошлый раз. Что, не верите?