Анатолий Даровский - Часы бьют полночь

— Ау? Ты где? — раздалось снизу, из подъезда. У Оли отлегло от сердца. Голос, многократно искажённый эхом подъезда, всё-таки был знакомым, и она наконец смогла откликнуться.

— Тут… наверху.

Темно было везде: даже на лестничной площадке лампочка перегорела. Почему так? В прошлый раз, когда Оля здесь появлялась, подъезд освещали хорошие яркие лампы, а сейчас вокруг клубился сырой полумрак, в котором было сложно рассмотреть что-то дальше собственного носа. Приблизившегося Женьку она скорее даже не увидела: услышала по шагам.

— Я здесь, — ещё раз позвала она. Попыталась встать на ноги: ватные, подкашивающиеся. Подсохшие подтёки истерических слёз стягивали кожу на щеках. Оля прерывисто вздохнула и сделала шаг вперёд, невольно уткнулась носом в толстую ткань чужого шарфа.

Хотелось плакать. Не столько от ужаса и волнения, сколько от осознания собственной позорной беспомощности. Ей так не нравилось быть слабой! Раньше Оля считала, что ради помощи другим способна не бояться неизведанной опасности. Что её собственные кошмары не имеют никакого значения, если она может сделать что-то полезное.

Раньше так и было. Но сейчас — нет. Не когда речь шла о детских страхах, глубинных страхах, которые слишком сложно преодолеть.

— Всё нормально, — произнёс Женька откуда-то сверху, и Оля осознала, что так и стоит на лестничной клетке, судорожно всхлипывает и цепляется за него, как за последнюю спасательную соломинку. А он в ответ осторожно придерживает её, как будто боится, что она упадёт. — Снаружи никого нет. Он ушёл.

— Правда? — Оля подняла голову. Свет не вернулся, но теперь, когда Женька был близко, она хотя бы могла видеть его силуэт.

Он кивнул.

— Правда. Не знаю, почему он не побежал сюда за тобой… — Оля снова дёрнулась, и одноклассник поспешно добавил, — но его точно тут нет. Я бы заметил.

— Это хорошо… наверное.

Оля облегчённо вздохнула и отстранилась. Ужас понемногу уходил. Начал уходить ещё тогда, когда она отправила ему сообщение и получила ответ — но по-настоящему исчез только сейчас. Растворился в воздухе вместе со зловещим полуволком. Остался там, в холодном липком вечере, на крыльце подъезда. Вместе со злосчастной картонной коробкой с котятами.

Точно! Котята!

— О, чёрт! — вспомнила Оля и рванулась наружу. Женька придержал её за рукав.

— Что? Что-то не так?

— Котята! Я оставила их там…

Она вывернулась из его рук и помчалась вниз по лестнице. Страх испарился, словно его и не было, сменившись беспокойством. Только что ей казалось, будто у неё есть всё время мира, но сейчас оно начало стремительно утекать из пальцев.

Если они остались там, если это существо, чем бы оно ни было, могло до них добраться — кто знает, что сейчас с ними? А ведь она пообещала Стаське, что позаботится о котятах!

— Да о чём ты, блин? Что с котятами? Ау? — Женька нагнал её в несколько прыжков по ступенькам, возникнув слева, как привидение. Нет. Как что-то из очередного ноябрьского сна, серого и унылого, как вся эта чёртова осень, осень, когда всё пошло не так и её нормальная человеческая жизнь превратилась не пойми во что.

Она сама этого хотела. Думала, что всё будет хорошо, но…

Морозный воздух ударил в лицо, отрезвил, заставил почувствовать, как сильно горят щёки, раскрасневшиеся от бега и волнения. Оля остановилась на пороге, глотая этот воздух, как глотают воду при засухе, как глотают горькую, но жизненно необходимую пилюлю.

Коробки не оказалось там, где она её оставила. И котят не было слышно.

— Может, всё-таки объяснишь мне, что происходит?

Похоже, Женьке передалась её тревога: он точно так же стоял на крыльце подъезда, хмурился, скрестив руки на груди, и совершенно не замечал, что заслоняет собой проход. А, к чёрту. Всё равно здесь сейчас никого нет.

Оля набрала в грудь побольше воздуха: тот приводил в себя и не давал окончательно сорваться в истерику.

— Я же за котятами сюда пришла! Ну, помнишь, я говорила… Стася попросила. Ты ещё собирался взять котёнка. Так вот, я даже успела их забрать! А потом эта штука напала, и… в общем, я оставила их тут. Вместе с коробкой. И теперь не могу понять, где они.

Она выпалила всё на одном дыхании. Сбивчиво, непонятно — какая разница? Главное сейчас не это. Главное — найти котят и, если они целы…

Взгляд судорожно метался из стороны в сторону. Крыльцо? Нет. Ни единого следа, намекающего, что здесь лежала коробка. Может, кусты сбоку от подъезда? Тоже нет! Они довольно близко, Оля бы заметила при выходе, будь там что-нибудь.

— Может, забрал кто? — предположил Женька. — Ну, знаешь, проходили мимо, пожалели, решили отнести куда-нибудь в тепло или вообще оставить себе.

Оля рассеянно кивнула. Да, звучало правдоподобно и казалось самым вероятным исходом из возможных: котят спасли. В конце концов, зачем полуволку, преследовавшему её, трогать животных?

Но дурное предчувствие, что ворочалось внутри, никуда не делось. Что-то внутри подсказывало ей: не обманывай себя. Ничего хорошего с ними не случилось, и ты это знаешь, знаешь с того самого момента, как уронила коробку и помчалась к подъезду, не подобрав её.

— Хочется верить, — всё-таки ответила она, стараясь выглядеть спокойной. — Очень хочется, но…

— Им было бы просто некуда отсюда деться, ты же понимаешь? Разве что в мусорку.

Оля кивнула ещё раз. Мусорные баки, видневшиеся в отдалении, не особо хорошо просматривались с крыльца. Она прищурилась и вытянула голову, но ничего не заметила.

— Пойдём проверим, — решила Оля. — Маловероятно, но вдруг и правда в мусорку?

— Окей-окей, — Женька пожал плечами. — Не понимаю, правда, зачем кому-то выкидывать котят туда.

Оля тоже не понимала. Но что-то внутри влекло её вперёд, к мусорным бакам. Как будто невидимая сила толкала в спину и шептала: ты должна это сделать. Ты должна туда подойти.

Как будто разом обострилось предчувствие неизбежного, вновь завелись злосчастные часы судного дня, чьи стрелки вели безжалостный отчёт с самого начала ноября. Оля понимала, что не должна туда идти. Не должна этого видеть.

— Но мне нужно найти их, — прошептала она, споря не столько с Женькой, сколько с дурным предчувствием внутри себя. — Я должна. Я обещала.

Каждое слово Оля подкрепляла шагом в сторону мусорки. Сперва неуверенным, потом — всё более и более быстрым. Ноги точно сами несли её туда, почти срываясь на бег, как будто и не было вокруг этого чёртового гололёда.

Она даже ни разу не поскользнулась, пока бежала к чёрно-зелёным громадам баков.

В нос ударил запах прокисшей еды, вечный спутник помойки. Нагромождение пакетов, слегка присыпанных снегом, соседствовало с выброшенной одеждой, которая больше напоминала тряпки, и россыпью бычков. Кто-то, как обычно, не докинул.