Дмитрий Костюкевич - Темная волна. Лучшее

— На столе я оставил для вас подарок, — сказал он, надевая фетровую шляпу.

Я с ужасом покосился на объёмный фолиант в металлическом окладе, последнюю книгу в кабинете.

— Я не возьму это!

— И правильно сделаете.

Он поклонился и распахнул дверь. В коридоре ветер переворачивал цветочные горшки.

— Перепродайте её в течение трёх часов. И пусть тот…

Голос его потонул в вое ветра, но когда дверь закрылась, оставляя меня одного в пустом кабинете, сомкнулась и воющая пасть.

На непослушных ногах я подошёл к столу. Слишком худой, слишком заметный.

Книга была шикарной. Ин фолио, нарисованный от руки атлас карт и планов русских городов, шестнадцатый век. Я устроился на стуле, с замиранием сердца дотронулся до бумаги.

Я знал, что таких городов нет в России, ни в шестнадцатом веке, ни в любом навскидку.

Но палец мой скользил по гротескно изогнутым улицам и колоссальным сооружениям, и когда я дошёл до Москвы, не той Москвы, где я жил когда-то, а, спаси нас Господь, совсем другой, я тихо спросил сквозь кровящие уже зубы:

— Который час? Как давно я здесь?

И мне так же тихо ответили из-за спины.

Это был обшарпанный и неопрятный микрорайон в обшарпанном и неопрятном городе. Асфальтированная пустошь, где под палящим солнцем обильно и тесно вымахали бетонные туши. Одинаковые четырнадцатиэтажные здания, прореженные симметричными и потому вдвойне неуютными тропинками. Словно проектировщик задался целью создать нечто максимально бездушное и посредственное. Аллеи расползались радиально от сквера, в центре которого торчала ёлка — лысое посмешище с остатками гирлянд, столь нелепых в июне. Дитя девяностых, микрорайон страдал редким генетическим заболеванием. Он стремительно старел, облущивался, рассыпался. Трескалась побелка, серели фасады, ночами сама собой отваливалась плитка, образуя таинственные письмена, пиксельные узоры на балконах. В цементированных рвах шевелился мусор: поблекшие обёртки шоколадок, потускневшая фольга, пакеты, похожие на содранные мозоли. И грязноватая белизна высоток заставляла вспомнить, что где-то (в Индии?) белый — цвет траура. Всё, всё, всё, что могло придать месту обаяния — ностальгические голубятни, винтажные пивные, зелёный мазок орешника у парапета — выкорчевали, изгнали, запретили, дабы не мешать взгляду увязать в унылом белом болотце.

Захудалость района с лихвой компенсировалась дешёвым жильём и близостью к Викиной работе. Молодой семье было грех жаловаться на скучный вид из окна.

Они и не жаловались.

В четверг, впервые очутившись среди здешних высоток, Вадим Мельник сказал себе, что это ненадолго. Подкопят, и через год средств хватит на собственную жилплощадь. Им больше не нужно будет скитаться по съёмным норам.

Заблудившись в лабиринте улиц, Вадим обратился за помощью к сидящему на лавке старику, который при ближайшем рассмотрении оказался молодым парнем, загримированным тенью от засохшей вишни.

— Сороковой дом? — прищурился парень. — А, Сиротка! Туда идите.

— Почему «Сиротка»? — помешкал Вадим.

Но парень отвлёкся на зазвонивший телефон, и Вадим двинул в указанном направлении.

Дом сорок отличался от близнецов только номером. Тот же обезличенный двор, запущенная грядка, выгоревшая трава на пригорке. В лифте воняло мочой. Стену пятого этажа украшало уродливое граффити. Бурое полотно, мимо которого уже в субботу Вадим с братом протащили кровать.

Угрюмая однушка преобразилась, благодаря нехитрому скарбу Мельников. Девичьи штучки, Викины поэтические книги, сувениры угнездились на полках, одеждой нафаршировали чужой гардероб, украсили подоконники растениями, а оконца, напоминающие окна какого-нибудь ретро-трамвая, — занавесками с цветочным орнаментом. Мрачность ванной победили пёстрыми душевыми шторками, вычистили и выскоблили углы.

Заскочившую вечером хозяйку новый имидж квартиры изумил. Субтильная, коротко остриженная женщина средних лет, сканировала недоверчивыми мышиными глазками акварели в рамках, плюшевые игрушки, канареечный халатик Вики. Буркнула неразборчиво и ретировалась.

— Видел, — заперев за хозяйкой дверь, сказала Вика, — ей не терпелось смыться.

— Странная тётка, — сказал Вадим, подсоединяя к компьютерному процессору провода мониторов. — Какая-то встревоженная.

— Наверное, в квартире водятся призраки, — расфантазировалась Вика. — И она хотела поскорее сбежать.

— За такую цену, — сказал Вадим, — призраки — приемлемый бонус.

Да, предыдущее жилище было больше и светлее. Да, окна смотрели на симпатичный парк, а не на глухой торец новостройки. Но они находили плюсы со свойственным их возрасту оптимизмом. У них была любовь, а финансовая огранка этого драгоценного камня — дело наживное.

— Что вы себе позволяете, юноша! — Вика увернулась, фыркая от смеха, сорвала трубку с синего стационарного аппарата, очередного бонуса. — Алло, полиция! Насилуют!

Вадим обнял за талию, выхватил телефон:

— Полиция, запротоколируйте, она меня спровоцировала.

И они занялись любовью в сумрачном коридоре новой квартиры. «Заякорились», — подумал Вадим.

Телефон позвонил в девять. Прервал хихиканье Вики и диалоги актёров комик-труппы «Монти Пайтон».

— Какой мерзкий звук, — поморщилась Вика.

Прожёвывая попкорн, Вадим снял трубку.

— Алло?

— Вы угомонитесь? — гаркнуло из динамика. Старческий голос, прокуренные лёгкие.

— Простите, вы ошиблись номером. — Пальцы застыли над рычажками.

— Я всё слышу. — В голосе набухала угроза.

Вика озадаченно смотрела из комнаты.

— Слышите? — переспросил Вадим.

— Как вы хохочете, — прошипел неизвестный старик.

«Какое совпадение, — подумал Вадим. — Мы ведь действительно смеялись».

— Вы набрали не тот номер.

— Я набрал тот номер, — звонивший разразился кашлем. — Я живу над вами. Я не могу спать из-за вашего хохота.

Брови Вадима полезли на лоб. Неужели в доме настолько тонкие стены, что соседи слышат негромкий смех?

— Мы… извините, я не знал…

— А надо знать! Это порядочное место! Это не цирк! Не… — он закашлялся. — Не мюзик-холл и не варьете! — Последнее предложение было насыщено комичной брезгливостью.

Вадим сверился с часами.

— В любом случае, — сказал он, — сейчас только девять.

— Хотите, чтобы я позвонил Маргарите Павловне?

Вадим понятия не имел, кто такая Маргарита Павловна.

— Сейчас девять часов, и мы никому не мешаем.

Трубка ответила раздражёнными гудками.

— Варьете, — пробормотал Вадим.

— Господи, — охнула Вика, выслушав мужа, — мы же тихо себя вели!

— Посмейся, — попросил Вадим, обуваясь. — Так же, как смеялась.