Дмитрий Костюкевич - Темная волна. Лучшее

Волна похищений, наглых, безупречно обставленных, захлестнула город, область, страну. Иностранное слово «киднепинг» не сходило с уст теледикторов, новости гудели об исчезновении целых классов (в Красноярске и Суздали) и детских садов (в Сочи), молили о помощи фотографии со щитов. Выкупа не требовали, не было трупов. «Рен-ТВ» выдвинуло версию о пришельцах.

А потом они стали возвращаться… уже другими.

«Десятилетний Павлик сбросил в шахту лифта соседского младенца…»

«Четырнадцатилетняя Даша в течение суток избивала родную бабушку…»

Алиса прижималась к мужу и плакала.

— Что с нами будет? — вопрошала она.

Дети вернулись: насильники, безумцы, члены уличных банд. Трудные подростки превратились в террористов. Нежные ботаники — в монстров. И на расспросы о похитителях они в лучшем случае молчали.

Новогоднее поздравление президента было прервано и механический голос на фоне цветка, слепленного из сырого мяса, произнёс: «Дети неприкосновенны».

Так впервые дали о себе знать те, кого впоследствии назвали «компрачикосы».

Их по-прежнему не видели, но появившиеся в городах жёлтые заграничные автобусы стали символом новой эры. Школьные автобусы с тонированными стёклами перевозили компрачикосов и там, где их замечали, пропадали дети… на какое-то время.

Дверь в конце вагона отъехала с чиркающим звуком. Кошелев напрягся, вдоль хребта пробежал электрический разряд.

В вагон ввалилось двое. Голый по пояс подросток, хвастающийся рельефным торсом и устрашающими татуировками. Череп обрит, щёки разукрашены полосами запёкшейся крови. Его спутница — девчонка лет четырнадцати в ультра-короткой юбке и латексной куртке с чужого плеча. Ярко-красные волосы взлохмачены химией, на лицо отличницы густо и неловко нанесён вызывающий макияж.

Кошелева кольнула мысль: что бы они сделали с Ваней, встреть они его в парке или во дворе?

— Ваши билеты! — прокричал мальчик-дикарь и отхлебнул шоколадный ликёр из бутылки. Маслянистые глаза вперились в одинокого пассажира. Дикарь рыгнул и оскалился:

— Так-так, кто тут у нас?

Подростки зашагали по проходу, шатаясь. Из-за алкоголя, который теперь продавался без ограничений, а девочка ещё и из-за высоких каблуков.

Кошелев ждал их приближения, стиснув зубы и рукоять ТТ. Пистолет он купил на рынке весной и продавец, бывший милиционер, доверительно шепнул ему: «из этой штуки я застрелил внука».

Дети замерли напротив пассажира. Мальчик отдал подружке бутылку и вцепился в поручень.

— Ну, здравствуй, папаша, — сказал он, хищно усмехаясь. Под боевой раскраской зрел щедрый урожай гнойников. Давнишний шрам рассекал скулу. — Хочешь шоу?

— Нет, спасибо, — сдержанно проговорил Артур. Капля пота стекла по его виску.

— Дай очки примерить, — сказала девочка заплетающимся языком, а дикарь распорядился:

— Покажи ему шоу, Бритва!

Красноволосая с готовностью расстегнула молнию на куртке, при этом чуть не упав. Под курткой ничего не было.

— Ну как тебе? — осведомился парень. — Крутая у меня тёлка? Трахнул бы её?

Артур отвернулся от по-детски плоской груди девчонки с жалостливо-бледными припухшими сосками. Рот наполнился кислотой, но он не выказал эмоций. Спокойно посмотрел дикарю в глаза.

— Мне ничего не надо. Я еду домой.

— Ты чё, импотент? — взвилась обиженная Бритва, а её дружок протянул к Артуру руку. Раздался выворачивающий кишки щелчок, из кулака прыгнуло длинное лезвие.

— По-моему, ты уже приехал, гондон.

Артур выстрелил, не вытаскивая пистолет из кармана. Грянул оглушительный хлопок, совпавший с раскатом грома, пуля ушла в молоко, обдав дикаря горячим ветерком.

Мальчик попятился, гаденькая ухмылка сползла с его губ. Девочка обронила бутылку, и в вагоне запахло шоколадом.

Полыхнула молния, выбелив лица подростков.

— Ты чё такой нервный, дядя? — дикарь неодобрительно покачал головой и велел спутнице: — Пошли, ну его к чертям.

— Маньяк какой-то, — фыркнула Бритва.

Подростки не покинули вагон, а переместились в противоположную часть и занялись сексом, громко, напоказ.

Артур снял очки, сузив кругозор. Стонущие фигуры скрылись в тумане.

Он вытер пот, отрегулировал сердцебиение.

«Всё будет хорошо, — прошептал он, обращаясь к Алисе и сыну. — Я защищу вас».

Электричка миновала железнодорожный мост, хозяйственные постройки, заброшенный профилакторий на въезде в посёлок.

Компрачикосами Виктор Гюго в романе «Человек, который смеётся» окрестил членов клана, преступников, скупавших детей, чтобы уродовать их. Малышам резали лица, кроили конечности, черепа и позвоночники, превращая ангелов в животных, подобие Божье в дьявольское подобие. Люди-раки с вывалившимися глазными яблоками, русалки, ликантропы…

Дети, подвергшиеся операциям, считались ценным товаром. Их покупали охотники за диковинками для своих сайдшоу, они развлекали монархов или становились профессиональными попрошайками. Воры использовали ампутантов, чтобы проникать в дома через недоступные здоровому человеку щёлочки. А ещё были мода, желание угодить хромому от рождения правителю, аристократам с изысканными сексуальными предпочтениями.

В Китае существовали фабрики по выращиванию карликов. Детишек сажали в специальные вазы, где они жили замурованные, годами, и мягкие кости деформировались в сосуде, приобретая ту форму, которую требовал заказчик.

Свой медовый месяц Кошелевы провели в Индии и там, на провонявшем карри, горчицей и куркумой рынке, среди пёстрых платков, горластых зазывал, пожирателей огня и заклинателей змей, Артур увидел мальчика-паука. Изувеченное создание ползало на животе и культях, выпрашивая деньги у прохожих. Заметил шокированный Артур и хозяина — индуса в шервани, которому инвалид передал заработанные пайсы.

Как и индийские, и китайские коллеги, таинственные владельцы жёлтых автобусов похищали детей. И уродовали, но не тело, а душу, перекраивая её до неузнаваемости. Название, придуманное каким-то журналистом, кажется, льстило чудовищам. Иногда на стенах появлялись фразы вроде «компрачикосы — наши отцы!».

И Артур полагал, что это имечко уместнее, чем проскальзывающее в газетах слово «тёмные педагоги». «Педагоги? — восклицал он зло. — Скорее, хирурги!».

Электричка остановилась, встряхнув редких пассажиров. Кошелев вышел на перрон, убедился, что его не преследуют. Дождь закончился. В воздухе стоял запах озона и черёмухи, крови и растоптанной смородины. Электричка застучала колёсами, унося прочь прилипшую к стеклу задницу бритого дикаря.

Почти дома…

За газетным ларьком припарковался «жигулёнок». Таксист, плечистый мужик в камуфляже, смерил Кошелева оценивающим взглядом, отпер дверцы. На сидении рядом с ним лежала бейсбольная бита.