Дмитрий Костюкевич - Темная волна. Лучшее

Артур продиктовал адрес.

— Дети есть? — поинтересовался водитель, когда «жигуль», откашлявшись, тронулся.

— Сын, — сказал Артур.

Водитель сочувственно закряхтел. Автомобиль проехал под надземным теплопроводом, с которого, как борода, свисала изоляция. Покатил слабоосвещёнными дворами.

— А у вас? — спросил Артур из вежливости.

— Мы своего похоронили шесть лет назад, — он кивнул на болтающуюся иконку с ликом святого Николая. — Коленьку…

— Мне жаль.

— А мне нет, — улыбнулся таксист. — Я рад, что он не дожил… до этого…

Таксиста ткнул пальцем в окошко. «Жигуль» объезжал футбольную площадку, окружённую с четырёх сторон металлической решёткой. На решётке были развешаны дохлые кошки. Внутри подростки гоняли мяч. Нет, вовсе не мяч, а что-то слизко блестящее в свете фонаря.

— Ты не учишь его, — говорила Алиса, утирая слёзы. — И я не про эти дурацкие книжки, воздухоплаватели, пираты…. Что он найдёт в них?

— Всё, — отвечал Артур, прижимая к себе жену. — В них есть всё.

— Он должен уметь выживать, — твердила Алиса. — Приспособиться к миру. К настоящему миру! Однажды ему придётся выйти из убежища. Однажды…

Длинноволосый подросток повис на решётке, провожая автомобиль насмешливым взором. Лицо вдавилось в ячейки, растянулось, лишилось человеческих черт.

— Звери, — сплюнул таксист.

Артур зажмурился и просидел так до дачного участка.

— Да у тебя здесь целая крепость! — присвистнул таксист, сворачивая к двухэтажной постройке за высоким забором. Камеры наблюдения следили сверху зоркими огоньками.

Кошелев расплатился, оставив водителю на чай, и зашлёпал по лужам. Дождался, пока «жигуль» скроется за углом. Набрал на панели код, отключающий сигнализацию. Бронированная дверь, первая из трёх дверей, впустила и тут же защёлкнула все свои замки.

Дома, наконец-то дома.

Сгорая от нетерпения, Артур побежал по аллее.

Жена встретила его на кухне. Щемяще-беззащитная в вылинявших джинсах и мужской футболке. Он обнял её, поцеловал прохладные щёки, сухие губы.

— Мне кажется, я ехал тысячу лет!

Она молчала, смотрела на него отчуждённо, и руки её висели вдоль тела.

— А где Ваня? — Артур завертел головой, будто сын мог прятаться под столом или в рукомойнике с немытой посудой. — Я купил ему подарок в городе, — он достал из пакета томик Туве Янссон, — «Муми-тролль и комета», в детстве я обожал её. Ты читала «Муми-тролля и комету», дорогая?

Его зрачки метались от жены к столу, на котором почему-то не было ужина.

— Артур… — прошептала она.

— Ваня спит, да? Ты уложила его? Хорошо… это хорошо…

Он закружился на месте, всколотил пятернёй волосы. Упал на стул. Улыбнулся пластиковой улыбкой.

— Ты читала «Муми-тролля и комету», милая? — спросил он с мольбой.

— Артур, — произнесла Алиса в пустоту, — сегодня утром я ходила на рынок за продуктами.

— Здорово, — сказал он. — Ты умница, милая…

— Там был этот автобус. Жёлтый автобус.

— А где же Ваня? — перебил он. — Где наш Ванечка?

Её веко дёрнулось.

— Я подошла к нему, Артур, к чёртовому автобусу. От него несло смертью. Вблизи он грязный, весь в каком-то смальце и прилипших насекомых. Трупики мух, лапки, усики. Как большая мухоловка… Я постучала в стекло.

— Зачем? — он уставился на жену ошеломлённо. — Зачем ты постучала в стекло, любимая?

— Они не открыли дверь, — продолжала Алиса. — Но я знала, что они меня слышат. Я назвала им адрес. Я сказала, что у нас есть сын. Я сказала, что отключу сигнализацию. Я…

Кошелев вскочил, опрокинув стул.

— Что ты натворила?

— Ты что, — полные боли глаза обратились к мужу, — правда, думаешь, что стены защитят его? Замки и камеры? Дети… дети убьют его рано или поздно. Твоего пухлого книжного мальчика. И прежде чем убить…

— Заткнись! — он ударил её наотмашь — впервые в жизни.

— Прежде чем убить, — процедила она с ненавистью, — они будут издеваться над ним. И ты ничего не сделаешь. Но если он станет таким, как они…. Как ты не понимаешь? Только тогда у него будет шанс.

Он схватил себя за волосы и закричал. Гортанно, до хрипа. Потом вышел из кухни на ватных ногах. Пересёк вестибюль. Ему померещилось, что он слышит запах резины, запах стерильных перчаток, совсем недавно касавшихся перил. Слышит эхо поднимающихся по лестнице шагов. И неумолимое «чик-чик» холодных ножниц.

Артур не побежал, а двинулся медленно, отмеряя каждую ступеньку.

— Я дома, малыш, — сказал он.

Алиса осмелилась зайти в детскую комнату под утро. Муж сидел на полу, среди книжных стопок. Его губы шевелились, руки суетливо перекладывали тома.

— Толкиен… и Жюль Верн… и Буссенар… ага, и Стругацкие, конечно.

Алиса прислонилась к стене.

— Что ты делаешь?

Он вздрогнул. Посмотрел на неё лихорадочно сверкающими глазами.

— Ах, это ты, милая. Я тут ищу кое-что. Нужно быть готовыми к возвращению Вани.

Артур сдул с книжки пыль.

— Экзюпери… Я так плакал, читая его в детстве. Невозможно не плакать. А вот, погляди, Кэрролл, Заходер, Булычёв…

— Зачем это? — спросила она устало.

— Чтобы он вспомнил, — сказал Артур, улыбаясь. — Я верну ему всё, что они отрежут. Я изобрёл способ. Вот Волков, Линдгрен и Фенимор Купер. Компрачикосы бессильны против этого. Олеша, Льюис, Ян Ларри…. Погляди, любимая, ты только погляди…

Трижды приходил Платон к торговому центру и трижды поражался его архитектуре. Затесавшееся среди высоток здание напоминало шкатулку-головоломку. Пристройки, лоджии, ризалиты и боковые корпуса образовывали бесчисленные углы. Разномастные пандусы и лесенки опоясывали центр, самая широкая лестница вела к наружной балюстраде. Не ограничившись тремя этажами, проектировщик удлинил здание эркерными башенками и мансардами. Стены, облицованные красной, почти багровой плиткой, пестрели десятками вывесок. Чего там только не было: «Ткани», «Продукты», «Ветеринарная клиника», «Ремонт обуви», «Фотоателье», но Кукольник предпочёл не рекламировать свой труд.

Проектируя здание, архитектор будто бы придерживался единственного принципа: объявить священную войну симметрии. Один угол красного дома изгибался полуколонной, другой выдвинулся подобием корабельного киля, третий был ступенчатым, как пирамиды ацтеков.

О Некроманте Платону исподволь поведал сосед-пекарь. «В торговом центре его магазинчик», — сказал он после часа увиливаний. Но пришлось снова просить подсказки: дважды блуждал Платон лабиринтами красного дома, и не обнаружил таблички «Куклы ручной работы». Даже крошечный театр нашёл, а Кукольника — как не бывало.

— Не пудри мне мозги, — с порога начал Платон, и сосед съёжился. Похоронив сына, добрейший Платон Алексеевич сделался угрюмым, худым, и глаза свирепо блестели в гамаках бессонных мешков.