Дмитрий Костюкевич - Темная волна. Лучшее

На веранду пружинистой походкой вышел про-папа. Он казался очень довольным и напевал красивым грудным голосом: «Я вижу, как закат стекла оконные плавит, день прожит, а ночь оставит тени снов в углах…»

— Ну что? — обратился он к Марешке. — Готово? Если нет, то пойдем на пляж.

— Солнце еще не закатилось, — ответила Марешка, не поднимая на него глаз, двигая бусины.

— К чему оттягивать неизбежное? — спросил про-папа, и тут оба они обернулись на хлопанье крыльев. Третий черный голубь опустился на перила веранды.

— Почтовый голубь принес послание, — сказала птица. — Для Марены. Вспомни, кто ты есть, Марена Свароговна. Посмотри…

Голубь жалобно вскрикнул, когда про-папа одним неуловимым движением схватил его с перил, поднес ко рту и откусил ему голову острыми белыми зубами. Потом похрустел, проглотил, а тело выбросил в сад.

— Нямка! — сказал про-папа. — Съел, урча. Сорт «белдам», не иначе. На чем мы остановились, Мареш?

Закат заливал фальшивый мир-ловушку сочным медным светом. Про-папа смотрел на нее своими ракушками.

— А где мама? — спросила Марешка.

— Зачем тебе мама, когда есть я? — пожал плечами про-папа. — Нужна будет — позовем, или новую сделаем. А хочешь — ту, настоящую сюда заберем.

Марешка вздохнула, чувствуя, как собирается в ней белая, ледяная ярость, как первый буран настоящей зимы. И в ее нарастающем накале, как в свете люминесцентной лампы, она вдруг увидела богов.

Себя и его.

Она видела себя.

Прекрасная зрелая женщина в легкой тунике шла через поле, касаясь золотой рукой склонившихся колосьев.

Белая мраморная статуя воздевала ладони, призывая из земли щедрую жизнь и зеленую силу.

Темная, могущественная сущность клубилась под землей, мчалась сквозь почву, всходила ростками, поднималась в небо, дождем бросалась обратно, впитывалась в трещинки, в поры земли, потом замирала в зимнем сне.

Люди несли на палке набитое соломой чучело, одетое в рубаху последнего умершего в селе человека, подвязанную поясом последней вышедшей замуж невесты. Они пели:

Несе смерть из веси, а ново лето до веси.

Здравствуй, лето любезно, обилье зелёно!

Худенькая девочка в черной футболке лежала на холодном кафеле роскошной ванной комнаты, поскользнувшись и ударившись головой.

И она же, Марешка, стояла сейчас на веранде в несуществующем кармашке мира, куда ее заманил вот этот, темный, жадный, который хочет забрать ее, как забрал ее отца.

— Велес, — сказала Марешка огромным гулким голосом. — Я тебя знаю.

На его месте видела она прорезь древней тьмы, из которой смотрели горящие голодом глаза, видела мрачного рыцаря в тусклой темной броне, и худого старца выше деревьев, и огромного черного волка, крадущегося по подлеску к пасущемуся стаду священных быков.

— Вот тебе игра, — сказала она и бросила головоломку вверх. Она раскрутилась, вырастая, заполнила собой все небо, весь мир.

Боги Марена и Велес стояли в космической пустоте, а позади, треща, рассыпались в темную труху остатки веранды, пансионата, моря.

Золотая бусина стала Солнцем, серебряная — Луной, медная — Марсом.

Марена подняла руки, напрягла разум и провела их по сияющим небесным путям в конец лабиринта, туда, где они слились в безумной плотности точку, готовую по ее слову развернуться в новый мир.

— Я верну тебе твою реальность, — сказал Велес.

— Нет, — ответила Марена. — Её я возьму сама. Ты верни мне то, что из неё украл. Верни мне отца.

И в эту секунду она поняла, что, будучи свободной выбирать любую из своих сущностей и личин — сквозь столетия, страны и народы, сейчас она все равно выбирает девочку Марешку.

— Прости, Марена Свароговна, — поклонился ей Велес. — Мы с тобой часто в эту игру играем. Может быть, когда-нибудь я и выиграю.

Он поднял руку темнее самой ночи, прижал горячий палец к ее губам и исчез.

Марешка поднялась с холодного гладкого кафеля пустого номера пансионата. В зеркале она видела большую шишку на своем лбу, ссадину и засохшую струйку крови, сбегавшую на висок. Голова ужасно болела.

Как во сне, она вышла из ванной, прошла по комнатам к двери. Витязь на картине смотрел вдаль и чему-то улыбался. Мысли в Марешкиной голове путались, она не помнила, зачем она здесь была и что случилось. Потом, что-то вспомнив, Марешка цапнула с книжной полки толстый том Булычева и еще какой-то, с девочкой и кошкой на обложке. Прижимая книги к груди, она вышла в коридор. Дверь закрылась за ней, мягко щелкнув.

Внизу, у входа, было шумно, кто-то кричал и причитал.

Марешка спустилась и увидела карету «Скорой», каталку с маленьким, накрытым черным покрывалом телом, пустую инвалидную коляску и совершенно растерянную Любовь Ивановну.

— Ах, Мариночка, — она подняла на девочку широко раскрытые глаза. — А Васенька-то мой взял и умер. Дождь прекратился, вышло солнце, он на него взглянул, улыбнулся и умер. Как же так-то? Что же я теперь делать буду?

Каталку задвинули в карету, «Скорая» медленно двинулась сквозь сад к дороге. Дядя Миша поднялся на веранду.

— Все, увезли, — сказал он. — Отмучился раб божий Василий. Пойдем-ка со мной, Любочка. Пойдем-пойдем, тебе сейчас коньячку совершенно необходимо…

Он кивнул Марешке и увел Любовь Ивановну в дом.

Марешка присела в плетеное кресло рядом с опустевшей инвалидной коляской.

Через сад шло к дому Олино семейство — они возвращались с прогулки, промокшие, счастливые. Один из малышей сидел на папиных плечах, второй ехал на маминой спине, а третьего вела за руку Оля и улыбалась. Марешка помахала им рукой. Все трое близнецов одновременно повернули к ней головы и засмеялись.

Марешка открыла книгу.

«Коралина нашла дверь почти сразу после того, как они переехали», — прочитала она, и тут в саду раздался громкий треск, грохот, земля дрогнула и мелко затряслась.

— Землетрясение! — крикнул из глубины дома дядя Миша, и добавил несколько сочных эпитетов, с его точки зрения, подходящих к этому природному феномену.

На веранду выскочила взволнованная Марешкина мама.

— Ф-фух, — сказала она. — Ты здесь. У меня почему-то в голове мелькнула картинка, как ты стоишь у старого колодца, а досок над ним нет, и ты наклоняешься и смотришь в темноту. А тут еще и дом затрясся, я запаниковала…

Мама перевела дух. Марешка сосредоточенно думала.

— Пойдем-ка посмотрим на колодец, мам, — сказала она. — Мне кажется, нам нужно туда…

Они прошли по мокрой траве мимо разросшихся кустов волчьей ягоды, мимо дерева, гудевшего осами, мимо зарослей крапивы.

Досок над колодцем не было — обломки валялись вокруг, будто разметанные взрывом, а между дырой в земле и забором лежал на животе долговязый голый человек с рыжими волосами.