Стефани Майер - Солнце полуночи [litres]

– Нет, не понимаю, – заключил следопыт. – Ну что ж, пора заняться делом. – Он снова взглянул на меня, на его губах обозначился намек на улыбку. Всем своим видом он давал мне понять, каким желанием горит, как твердо намерен наслаждаться происходящим. – А потом я позвоню твоим друзьям и объясню, где найти тебя и мое маленькое послание.

Белла задрожала. Ее лицо было таким серым, что я не мог понять, как ей до сих пор удается держаться на ногах. Следопыт заходил вокруг нее кругами, улыбаясь мне в зеркало. Он присел, перевел взгляд на ее лицо, и его улыбка превратилась в демонстрацию зубов.

Ужаснувшись, она ринулась к задней двери. Видимо, этого он и хотел, пытался побудить ее к действиям. Скаля зубы в довольной ухмылке, он опередил ее и небрежным ударом наотмашь отбросил обратно к зеркальной стене.

На мимолетный и бесконечный миг она взлетела в воздух, а затем с металлическим лязгом, хрустом костей и треском стекла ударилась о медный балетный станок и зеркало за ним. Перекладина станка выскочила из скоб и рухнула на половицы. Ее тело упало следом, обмякнув, соскользнуло на пол, и осколки зеркал засверкали вокруг как блестки. Я снова понадеялся, что она без сознания. Но потом увидел ее глаза.

Ошеломленные, беспомощные, застывшие.

Мои руки ныли в сокрушительном захвате собственных пальцев, но разжать их я не мог.

Следопыт направился к ней, направляя взгляд в отражающийся в зеркале объектив камеры, уставившись на меня.

– Эффектно, – заметил он, обращаясь ко мне в надежде, что я не приму как должное ни одну деталь его плана. – Как я и думал, этот зал визуально усиливает драматизм моего маленького кино. Потому я и выбрал его для встречи с тобой. Прекрасно, правда?

Я так и не понял, заметила ли Белла, что он отвлекся, или же просто руководствовалась чутьем, но она мучительно изогнулась всем телом, поставила ладони на пол и поползла к выходу.

Следопыт негромко засмеялся над этой жалкой попыткой и мгновенно очутился над ней.

Элис уже показывала мне этот момент. Я хотел бы отвести глаза, но не смог, и у меня на виду следопыт с силой опустил ступню на ее икру. Я услышал, как треснули и большая, и малая берцовые кости.

Все ее тело содрогнулось, вопль наполнил небольшую комнату, отразился от зеркал и полированного дерева. Он вылетел из наушников и ввинтился мне в уши. Ее лицо исказили напряжение и мука, в глазах лопнули крошечные сосудики.

– Может, передумаешь насчет своей последней просьбы? – спросил он Беллу, полностью переключив внимание на нее. Потом нацелился большим пальцем ноги и с филигранной точностью вдавил его в точку перелома.

Белла снова издала вопль, он заскрежетал, вырываясь из горла.

– Неужели ты так и не попросишь Эдварда найти меня? – Джеймс подстрекал ее с видом режиссера у края сцены.

Он намеревался мучить ее до тех пор, пока она не взмолится, чтобы я выследил его. Ей наверняка известно: я пойму, что ее к этому принудили. И она, конечно, быстро согласится на то, чего он хочет от нее.

– Скажи ему, что он хочет услышать, – беспомощным шепотом упрашивал я.

– Нет! – хрипло выкрикнула она. И впервые за все время посмотрела в объектив камеры, ее налитые кровью глаза стали умоляющими, и она обратилась прямо ко мне: – Нет, Эдвард, не вздумай…

Он пнул ее в поднятое лицо.

Я увидел, как слева на ее лице проступает след от этого удара. На ее скуле образовались две тонкие трещины. Он действовал осторожно, зная, что если вложит в удар хотя бы толику своей силы, она умрет, а заканчивать с ней он пока не собирался. Так что это был, в сущности, легкий шлепок.

Ее отбросило в сторону.

Я сразу же заметил его ошибку, едва увидел ее траекторию.

Зеркало было уже разбито, края торчали наружу, как обломки серебристых зубов. Белла ударилась о зеркало головой точно в том месте, где и раньше, но на этот раз зеркальные зубья разрезали ей кожу, когда гравитация потянула ее к полу. Треск поддающейся и рвущейся кожи было невозможно спутать ни с чем.

Он обернулся, и в зеркало я увидел, как окаменело его лицо, когда он понял, что натворил.

Кровь уже просачивалась сквозь ее волосы, малиновыми струйками стекала сбоку по лицу, скатывалась по шее и скапливалась лужицами во впадинках над ключицами. От этого зрелища у меня в горле вспыхнул пожар, я отчетливо вспомнил вкус этой крови.

Тем временем кровь достигла пола, капли падали на него с громким плеском, собираясь в лужицы вокруг ее локтей.

Крови было так много, утекала она так быстро. Это ошеломляло. Я смотрел, потрясенный тем, что она все-таки выжила. И следопыт смотрел, его недавние планы и самодовольство поблекли. Его лицо стало диким, нечеловеческим. Некая частица его сущности пыталась побороть жажду, я видел это по его глазам, но он был не в состоянии владеть собой. И едва помнил о своем представлении и зрителе.

Охотничий рык вырвался у него сквозь зубы. Она инстинктивно подняла руку, чтобы прикрыться. Ее глаза уже закатывались, лицо становилось безжизненным.

Взрывной треск, рев. Прыжок следопыта. Бледный силуэт мелькнул в кадре так быстро, что рассмотреть его было невозможно. Следопыт исчез с экрана, я увидел малиновый след его зубов на ладони Беллы, потом ее рука безвольно, с негромким всплеском упала в озерцо крови.

Почти оцепенев, я смотрел на себя, всхлипывающего на экране, и Карлайла, спасающего Беллу. Взгляд невольно устремлялся в нижний правый угол, где время от времени мелькали фрагменты следопыта. Локоть Эмметта, затылок Джаспера. По этим проблескам было невозможно представить, как идет схватка. Когда-нибудь я попрошу Эмметта или Джаспера вспомнить ее для меня. Но вряд ли это хоть сколько-нибудь приглушит мою ярость. Даже если бы я сам разорвал следопыта на куски и сжег его, этого мне было бы мало. Случившееся было ничем не исправить.

Наконец к объективу камеры приблизилась Элис. Мучительный спазм исказил ее черты, и я понял, что в ее видениях появилась эта видеозапись и я, просматривающий ее. Элис взяла камеру, и экран погас.

Я медленно протянул к камере руку, а потом так же медленно и методично искрошил ее, превратил в кучку металлической и пластиковой пыли.

А когда все было кончено, я достал из кармана рубашки крышечку от бутылки, которую носил с собой повсюду уже несколько недель. Мою память о Белле, мой талисман, мой дурацкий, но внушающий спокойствие знак физической связи между нами.

Мгновение крышечка тускло поблескивала у меня на ладони, а потом я стер ее в пыль большим и указательным пальцами, посыпая частицами металла останки камеры.

Я не заслужил никакого связующего звена, я вообще не имел права на нее.

Долгое время я сидел в пустой часовне. В какой-то момент в динамиках негромко заиграла музыка, но никто не вошел, и, судя по всему, никто не заметил меня. Видимо, музыка включилась по таймеру. Это было adagio sostenuto из Второго фортепианного концерта Рахманинова.