Стефани Майер - Солнце полуночи [litres]

– Так они все еще заняты? Как бы не заснули на ходу.

Само собой, доктор Садарангани давно уехал домой. Но прежде познакомил Карлайла с гематологом, заступившим на ночное дежурство, и Карлайл ушел консультировать несколько сложных случаев.

Мать Беллы не скрывала растерянности. Глория поспешила представить меня:

– Это сын доктора Каллена – того самого, который спас вашей дочери жизнь.

– Так ты Эдвард! – догадалась Рене.

« Так это и есть тот парень? Боже мой! У Беллы нет ни единого шанса ».

– Других кресел у меня нет, милый, – сообщила Глория, – а миссис Дуайер оно, по-моему, сейчас нужнее, чем тебе.

– Конечно. Я уже выспался. Так что постою, мне совершенно удобно.

– Но уже так поздно…

« Хочу поговорить с ним ».

– Все в порядке, – сказала Рене. – Если можно, я хотела бы узнать подробнее про несчастный случай. Мы тихонько .

Последние слова чуть не рассмешили меня.

– Конечно. Сейчас сделаю обход и позднее загляну к вам. Только постарайтесь хотя бы немного отдохнуть, голубушка.

Я улыбнулся Глории так тепло, как только мог, и она немного смягчилась.

« Бедный парнишка. И вправду переживает. Ничего страшного не случится, если он останется, тем более в присутствии матери ».

Я подошел к Рене и протянул руку. Не вставая, она слабо пожала ее. От холода она слегка вздрогнула, отголоски недавнего прилива адреналина напомнили о себе.

– О, извините, здесь прохладно от кондиционера. Я Эдвард Каллен. Очень рад познакомиться с вами, миссис Дуайер, – жаль только, что обстоятельства этого знакомства оставляют желать лучшего.

« Говорит совсем как взрослый ». Палату огласило ее одобрение.

– Зови меня Рене, – машинально предложила она. – Я… извини, я сама не своя.

« Но как же он хорош собой! »

– Ничего удивительного. Вам надо отдохнуть, как и сказала медсестра.

– Нет, – возразила Рене тихо – по крайней мере, вслух. – Ты не против, если мы поговорим минутку?

– Конечно, нет, – ответил я. – У вас наверняка много вопросов.

Я перенес поближе к Рене складной пластиковый стул, стоявший возле койки Беллы.

– Она мне о тебе не рассказывала, – объявила Рене, и ее мысли стали обиженными.

– Я… мне очень жаль. Просто мы… не так давно встречаемся.

Рене кивнула, потом вздохнула:

– Думаю, это я виновата. Ситуация с графиком Фила получилась напряженной, и я… словом, плохой из меня был слушатель.

– Она обязательно рассказала бы вам в ближайшее время. – И, заметив, что она по-прежнему винит себя, я соврал: – Я тоже не сразу все рассказал родителям. По-моему, мы просто молчали, чтобы не сглазить. Глупо как-то получилось.

Рене улыбнулась. « Как мило ».

– Ничего не глупо.

Я улыбнулся в ответ.

« Какая же у него сокрушительная улыбка. Хочется надеяться, что Белла для него не игрушка ».

Спеша убедить ее, я заметил, что запинаюсь.

– Я очень сожалею о случившемся. И поскольку я чувствую себя ужасно, потому что считаю, что это я во всем виноват, я готов на все, чтобы загладить вину. Если бы я мог, я поменялся бы с ней местами.

Это была чистая правда.

Она дотянулась и похлопала меня по руке. А я порадовался тому, что плотная ткань рукава скрывает температуру моей кожи.

– Ты не виноват, Эдвард.

Если бы она была права!

– Чарли кое-что рассказал мне, но он, кажется, был в замешательстве, – произнесла она.

– Как и все мы. В том числе и Белла.

Мне вспомнился тот вечер – как безобидно он начинался, сколько в нем было удовольствия и радости. И как быстро все пошло наперекосяк. Казалось, я до сих пор пытаюсь прийти в себя.

– Это моя вина, – вдруг с нечастным видом призналась Рене. – Кажется, я навредила своей дочери. Если она сбежала потому, что неравнодушна к тебе, – это все из-за меня.

– Нет, не надо так. – Я знал, какую боль испытала Белла, вынужденная ранить Чарли. Можно было представить себе, каково ей будет узнать, что ее мать винит в этом себя. – Белла – на редкость решительный и волевой человек. Ей известно, чего она хочет. Так или иначе, ей скорее всего просто понадобилось солнце.

При этих словах Рене слегка улыбнулась:

– Может быть.

– Рассказать вам про несчастный случай?

– Нет, я сказала, что хочу, только чтобы услышала медсестра. В том, что Белла упала на лестнице, нет ничего из ряда вон выходящего. – Поразительно, как легко родители Беллы поверили в нашу вымышленную историю. – Окно подвернулось некстати.

– Очень некстати.

– Мне просто хотелось получше узнать тебя. Белла не повела бы себя так, если бы ты ей просто нравился. Раньше она ни к кому не питала серьезных чувств. Не уверена даже, что ей известно, как при этом себя вести.

Я снова улыбнулся ей:

– Не только ей, но и мне.

« Да, как же, красавчик , – с сомнением отозвалась она. – Здорово у него язык подвешен ».

– Не обижай мою девочку, – попросила она, посерьезнев. – Она слишком впечатлительная.

– Обещаю вам: я никогда и ничем не обижу ее, – эти слова я произнес совершенно искренне и отдал бы что угодно, лишь бы Белла была невредима и счастлива, и все же сомневался в том, что говорю правду. Ибо что причинило бы Белле наибольший вред? Самым честным из ответов неизбежно оказался бы лишь один.

Гранатовые зернышки и мое царство Аида. Разве не стал я только что свидетелем ужасного примера тому, как жестоко может обойтись с ней мой мир? Разве не по этой причине сейчас она лежала здесь, израненная и неподвижная?

Да, удерживать ее рядом означало бы причинять ей наибольший вред из всех возможных.

« Хм, кажется, он настроен серьезно. Что ж, сердца разбиваются, потом раны заживают. Такова жизнь . – Но тут она вспомнила лицо Чарли и смутилась. – Мысли путаются, я так устала. Утром все прояснится ».

– Вам надо поспать. Во Флориде уже очень поздно. – Я услышал, как исказился от боли мой голос, но она еще слишком плохо знала его, чтобы заметить.

Она кивнула, у нее уже слипались глаза.

– Разбудишь меня, если ей что-нибудь понадобится?

– Обязательно.

Она поворочалась в неудобном кресле и быстро забылась сном.

Я перенес свой стул обратно к кровати Беллы. Было так странно видеть ее спящей неподвижно. Больше всего мне сейчас хотелось, чтобы она пролепетала что-нибудь во сне. Видит ли она меня рядом с собой в темноте прямо сейчас? Я не знал даже, есть ли у меня право надеяться на то, что видит.

Прислушиваясь к дыханию матери и дочери, я впервые за все время, как остался здесь, вспомнил об Элис. Обычно она не давала мне такой свободы, каким бы отчаянным ни было мое душевное состояние. Я понял, что уже некоторое время жду, что она вот-вот решит проведать меня с Беллой. И смог придумать лишь одну причину, по которой она меня избегала.