Стефани Майер - Солнце полуночи [litres]

Я столько всего о ней не знал. И решил начать с легкого.

– Твой любимый цвет?

Она закатила глаза – все еще сомневаясь, что мне и вправду интересно.

– День на день не приходится.

– А сегодня какой?

Она задумалась всего на мгновение.

– Коричневый, наверное.

Подумав, что она смеется надо мной, я переспросил в тон ее сарказму:

– Коричневый?

– Вот именно, – подтвердила она и вдруг начала оправдываться. Пожалуй, этого следовало ожидать. Оценочные суждения она явно не любила. – Коричневый – теплый цвет. Здесь мне его не хватает. Все, что должно быть коричневым – стволы деревьев, камни, земля, – в этих местах сплошь покрыто какой-то склизкой зеленой дрянью.

Ее тон напомнил мне, как жалобно звучал ее сонный голос ночью. « Слишком зеленое » – так вот что она имела в виду? Я смотрел на нее и думал, как же она права. Честно говоря, только сейчас, глядя ей в глаза, я понял, что мой любимый цвет – тоже коричневый. Я не мог представить себе цвет прекраснее этого.

– Ты права, – сказал я. – Коричневый – теплый цвет.

Она зарумянилась и бессознательным движением вновь спряталась за волосами. Осторожно, приготовившись к любой неожиданной реакции, я отвел ее волосы назад, за плечо, чтобы видеть ее лицо. Единственным ее откликом стал внезапно участившийся сердечный ритм.

Я свернул к школьной стоянке и поставил машину рядом с привычным местом, которое уже заняла Розали.

– Какая музыка у тебя сейчас в плеере? – спросил я и заглушил двигатель. Я ни разу не решился подобраться к ней вплотную и посмотреть диски, пока она спала, и эта неизвестность меня дразнила.

Она склонила голову набок, как будто пытаясь вспомнить.

– А, да: «Linkin Park», альбом «Hybrid Theory», – наконец ответила она.

Совсем не то, чего я ожидал.

Доставая один диск из тех, которые возил с собой в машине, я пытался представить, что значит этот альбом для нее. Он вроде бы не подходил ни под одно из настроений, в котором я ее видел, но, с другой стороны, я многого не знал.

– Меняемся на Дебюсси? – предложил я.

На обложку диска она смотрела с выражением, которое я так и не разгадал.

– Какая из песен твоя любимая?

– Мм… – Она все еще глядела на обложку. – Пожалуй, «With You».

Я быстро выудил из памяти текст, пробежался по нему.

– А почему именно эта?

Она слегка улыбнулась и пожала плечами:

– Сама не знаю.

Мда, толку маловато.

– Твой любимый фильм?

На этот раз она думала недолго.

– Не уверена, что смогу выбрать только один.

– Тогда любимые фильмы?

Она кивнула, выбираясь из машины.

– Хмм… определенно «Гордость и предубеждение» – тот шестисерийный, с Колином Фертом. «Головокружение». И… «Монти Пайтон и Священный Грааль». Есть и другие… вылетело из головы…

– Скажешь, когда вспомнишь, – предложил я, пока мы шагали к корпусу, где у нее был урок английского. – А пока вспоминаешь, назови свой любимый запах.

– Лаванда. Или… пожалуй, чистое белье. – Она смотрела прямо перед собой, но вдруг стрельнула в меня быстрым взглядом, и ее щеки слабо порозовели.

– Еще какие-нибудь? – спросил я, гадая, что значит этот взгляд.

– Нет. Только эти.

Я не понимал, зачем ей понадобилось утаивать часть ответа на такой простой вопрос, но по-моему, она все же чего-то недоговаривает.

– Какие конфеты ты любишь больше всех?

На этот вопрос она ответила уверенно:

– Черные лакричные и «Сауэр патч кидс» [6] Мягкие конфеты с кисло-сладким вкусом. – Примеч. пер. .

Ее воодушевление вызвало у меня улыбку.

Мы уже подошли к классу, но она медлила у двери. И я тоже не спешил расстаться с ней.

– Где бы тебе больше всего хотелось побывать?

Я надеялся, что про «Комиккон» от нее не услышу.

Она склонила голову набок, задумчиво прищурилась. В классе многозначительно прокашлялся мистер Мейсон, призывая учеников к тишине. Белла уже почти опоздала.

– Подумай и скажи мне за обедом, – предложил я.

Она усмехнулась, взялась за дверную ручку, потом оглянулась на меня. Ее улыбка погасла, между бровями возникла складка, похожая на галочку.

Я мог бы спросить, о чем она думает, но этим только задержал бы ее, и, наверное, у нее были бы неприятности. И вдобавок мне казалось, что я и так знаю ответ. Такое у меня возникло ощущение, пока дверь закрывалась, разделяя нас.

Ободряюще улыбнувшись, я увидел, как она юркнула в класс, где мистер Мейсон уже начинал урок.

Я поспешил на свой урок, уже зная, что весь день проведу, не замечая, что творится вокруг. Но был разочарован: на утренних уроках с ней никто не говорил, так что я не узнал ничего нового. Только мельком видел, как она смотрит в никуда с отсутствующим выражением лица. Время тянулось медленно, я с нетерпением ждал, когда снова увижу ее своими глазами.

Когда она вышла с тригонометрии, я уже ждал ее. Ее одноклассники шушукались и глазели, а Белла с улыбкой заторопилась ко мне.

– «Красавица и чудовище»! – объявила она. – И «Империя наносит ответный удар». Знаю, его все любят, но… – Она пожала плечами.

– И не зря, – подтвердил я.

Мы зашагали в ногу. Мне уже казалось естественным укорачивать шаги и слегка наклоняться в ее сторону.

– Так ты подумала над моим вопросом про путешествия?

– Да… и придумала остров Принца Эдуарда. Ну, знаешь, – «Аня из Зеленых Мезонинов». Но мне бы хотелось еще увидеть Нью-Йорк. Я никогда не бывала в большом городе, чтобы простирался в основном вверх. Только в тех, которые растянуты по горизонтали, вроде Лос-Анджелеса и Финикса. Хотела бы попробовать поймать там такси. – Она засмеялась. – А потом, если бы могла отправиться куда угодно, съездила бы в Англию. Посмотреть все, о чем я читала.

Отсюда следовало очередное направление моих исследований, но мне хотелось прежде разобраться с нынешним, а уж потом двигаться дальше.

– Расскажи про самые любимые из мест, где ты уже побывала.

– Мм… мне понравился пирс Санта-Моники. Мама говорила, что в Монтерее еще лучше, но так далеко по побережью мы не заезжали. Если мы и ездили куда-то, то в пределах Аризоны: времени на поездки у нас было немного, и маме не хотелось тратить его зря, сидя в машине. Ей нравилось бывать там, где якобы водятся привидения – в Джероме, Доуме, да в любом заброшенном городе-призраке. Никаких привидений и призраков мы не видели, но она говорила, что только из-за меня. Я настроена слишком скептически, вот и отпугнула их. – Она снова рассмеялась. – Она обожает ярмарки возрождения, мы каждый год ездим на одну из них в Голд-Каньон… ну, наверное, в этом году я ее пропущу. Однажды мы видели диких лошадей у Солт-Ривер. Вот это было здорово.

– А самое дальнее место от дома, где ты побывала? – Я вдруг слегка забеспокоился.

– Наверное, это здесь, – ответила она. – Во всяком случае, самое дальнее к северу от Финикса. А самое дальнее к востоку – Альбукерке, но тогда я была такая маленькая, что ничего не помню. А к западу – видимо, побережье в Ла-Пуше.