Ольга Елисеева - Триумфатор [litres]

Рассвирепевшая Гёзелла что-то прокричала своим женщинам, яростно сжимая в грязных ободранных кулаках комья земли. «Да хоть бы ты шею сломала!» – мелькнуло в голове у Юнии. В следующую минуту на нее кинулись «дамы», сопровождавшие дочь вождя. Хотели схватить и оттаскать за волосы.

Не тут-то было. На берегу оказались несколько легионеров, из числа бывших пленных. Они подбежали, скрестили мечи у горла воинственных дев и отбросили их от жены легата. Все же Юнии успели разбить нос и порвать тунику.

Хромая и придерживая край ткани, она отправилась домой, куда со всех ног прибежал Руф. Он был разгневан и сам не знал, как поступить. Кто эта варварка? Действительно жена командующего или дикарка, каких его ребята сажают на меч?

Гёзелла же побежала к своим, и две сотни вендских бойцов в полном вооружении явились к шатру командующего требовать защиты прав своей госпожи. Дочь вождя размахивала руками и что-то приказывала им. Этого Авл стерпеть не мог: люди его, он заключил честную сделку, не разрушил их бург и даже пустил себе под бок дуру, от которой одни беды!

Проконсул вышел из палатки к голопятой толпе. Поднял руку. Воины-венды умолкли. Гёзелла в запальчивости подступила к нему, что-то крича, но он одним широким ударом по щеке заткнул ей рот. Авл очень рисковал: у всех варваров разные обычаи, вдруг они кинутся на него за дочь вождя? Никакие легионеры не подоспеют!

Но проконсул действовал по наитию. Схватил уже порядком надоевшую девицу за косы, намотал их на руку и ткнул носом в землю у своих ног.

– Ты не смеешь распоряжаться моими людьми, – цыкнул он по-лацийски. – Эти воины – мои.

Вряд ли она его поняла. Зато венды вокруг нее одобрительно загудели и стали расходиться, кивая друг другу и будто говоря: «Вот это дело!»

Мартелл не сразу догадался, что именно их примирило. Оказывается, что он побил жену. Гёзелла почему-то тоже приободрилась, разулыбалась, поднялась с земли, прильнула к нему виноградной лозой и чмокнула в щеку.

В палатке гоготала Карра. Просто сгибалась пополам от смеха.

– Побив ее, ты подтвердил брак. Воины теперь твои. Но и она тоже.

Ну, и кто в дураках? Вешают и вешают ему баб! Хоть бы подумали, что человек устал! Ну не может он, как раньше. Мысль наткнулась на Юнию. С этой может. Вернее мог бы… Она не идет. Не ему же самому первым…

Больше всего проконсул желал, чтобы его оставили в покое. Но у входа в его шатер заиграли рожки, и на пороге возникла Гёзелла, уверенная, что после хозяйских побоев, муж примет ее.

Боги! Сколько можно его мучить? Он нанялся?

– Выгоните ее, – застонал Мартелл. – Только не сейчас. Не сегодня.

Хорошо, что Валерий еще терся в его шатре. Вышел, разогнал уличную демонстрацию. Не пустил варварку, хотя та пыталась кричать и настаивать: муж ее признал!

Ну, нет, никого он не признал и не признает!

Валерий Друз вернулся и, когда шум стих, присел у стола командующего.

– Когда ты собираешься ей сказать?

– Кому? – Авл сделал самое невинное лицо в мире. – Что?

– Юнии. А что именно, тебе лучше знать.

Мартелл только горестно застонал, всем видом показывая, что ничего говорить не собирается. Скорее умрет с собственным сердцем в зубах.

– Ты смешон, – констатировал легат.

– Стар и смешон, – подтвердил Авл. – У нее молодой, очень хороший муж. Зачем я ей? Мы с тобой свое уже лет двадцать назад отлюбили. Другая была жизнь, другие люди и другие женщины.

Валерий слушал и кивал с видом крайнего недоверия.

– Что было, то было. Но теперь-то что?

Уж не растравливал бы!

– Ты давно покончил счеты с женой, – проговорил легат. – Что тебя сдерживает? Она добрая женщина. Скажи ей.

Авл приподнялся на локтях над ложем и повелительно глянул на друга, так, что у Валерия слова застыли в горле.

– Да, добрая. Но я не хочу, чтобы меня жалели. Давай о другом.

О другом, так о другом.

– Ты давно послал гонцов в Вечный Город. Ни один из них не вернулся. Мы сидим без известий. Что, как думаешь, там происходит?

Догадаться несложно.

– Мне откажут в триумфах, – Авл поднял руку. – Не спрашивай, почему. Я просто знаю. При этом, – он вздохнул, – мне как-то все равно.

Командующий не лгал. Великая меланхолия овладела его душой. Он угадывал наперед, что будет дальше, но от этого не становилось легче.

– Меня лишат триумфов. Мы пойдем на столицу. Думаю, возьмем. Хотя, как кости лягут. Дальше пока не вижу.

Легата так и подмывало спросить: «А Юнию? Видишь Юнию рядом с собой?» Но друг молчал. Может, и не видел, и потому тосковал. А может, видел как-то не так, как хотелось бы? Кто знает.

– Отдыхай, – Валерий встал. – Если такова судьба, то возьмем Вечный Город.

По требованию Сената, городская стража спустилась в катакомбы Вечного Города и начала поиск назаретян. Сразу попались пара сотен во главе с ни от кого не прятавшимся Симоном. Последний когда-то укрыл Руфа молитвой, и сейчас пытался укрыть своих, но невидимый щит не поднялся. Пречистая Мать не положила на головы детей плащ, не встала Нерушимой Стеной между ними и преследователями. Значит, так должно было случиться. Отдала их. Симон был уверен: не без цели.

– Потерпим, братья, – только и сказал он, когда легионеры связывали ему руки за спиной.

С самого начала было ясно, что легко поклонники Невидимого не умрут. Город выл от предвкушения большой жертвы своим древним богам. «Если они еще живы, если не ушли, если слышат нас, то должны вернуться и защитить свое достояние – тех, кто безуспешно взывал к ним в последние столетия. Если же нет…» Об этом гражданам не хотелось и думать.

Новый Бог будет ли милостив к тем, кто разорвал его детей? Только если они сами станут детьми. Непутевыми, глупыми, готовыми в любую минуту предать, но все же детьми. «Что ж с вами делать?»

Далеко не все из схваченных имели твердость. Отрекавшихся отпускали. Вдруг оказалось, что женщины отчаяннее, храбрее и тверже собственных мужей. Их вера безогляднее, может, потому что живут душой, а не разумом? Мужья-то все выгадывали, все пристраивались к тварному миру, все думали, как за него зацепиться?

А эти пташки небесные не сеяли, не жали, а сыты бывали одними рассказами о вечном: «Марфа, Марфа, все ты хлопочешь, а лишь одно надо».

В какой-то момент Симон понял, что рядом почти одни склоненные женские головы. Мужчины не трусят в бою, когда рядом товарищи. Женщины же с любой бедой одни. У них и своих грехов много, но на пепле их сердец стоит вера. Однако и мужей осталось довольно для цирковых забав. Их держали в старой гладиаторской школе, куда так недавно наведывалась Папея.

Толпа быстро меняет настроение. Оно, как горячий воздух в гипокаусте: что подбросишь в огонь. Можно можжевеловых веток – витает приятный запах из-под пола. Можно древесный черный уголь – будет грязно по ободку стен. Эмилий Плавт заплатил много денег из сундучка Варреса, чтобы разослать на рынки, кривые улочки Субуры, берег Тиброны своих людей. Там они толкались, вмешивались в разговоры, повторяли одни и те же фразы из речи Цыцеры: «Как это все мы еще не стали поклонниками Невидимого? Они хотят возвращения Секутора, потому что он поставит этих чужаков над вами». Неважно, что тут правда. Важно, какое мнение утвердится.