Робертсон Дэвис - Убивство и неупокоенные духи [litres]

– Не отступишь! Отступник ты и есть! Сума переметная! Гнусный тори! Ох, знай об этом мама!

– Сэм, не говори ей. Ты всегда так заботился о нашей старушке-маме, дай ей Господь здоровья. Это тебе к чести.

Сэмюэл посерел лицом – по причинам, известным ему, но, к счастью, неизвестным Томасу. Устало – он слегка переигрывает, ибо он валлиец и театральный накал страстей в семейной драме дается ему от природы, – он садится за свой служебный письменный стол, отпирает ящик, достает чековую книжку, старательным округлым почерком купца выписывает чек и толкает его через стол к брату.

– Спасибо, Сэм. Очень благородно с твоей стороны. Я получу по нему деньги завтра утром, если это удобно.

Удобно. Более того, желательно. Если уж мэру пришлось откупиться от своего блудного брата, он совсем не прочь, чтобы город об этом знал. А из банков информация всегда утекает, как бы они ни притворялись, что свято блюдут тайны клиентов. В Траллуме прознают, что мэр поступил праведно по отношению к брату, хоть и с большим ущербом для себя. Это пойдет только на пользу его репутации. Впрочем, разговоры будут с несколько иной окраской, чем предполагает Сэм, – он не знает, а банкиры знают, что у Томаса отложена кругленькая сумма: нетронутое наследство плюс доходы за двадцать лет расшаркиваний и умения держать язык за зубами. Это циничные соображения, но людям ничто человеческое не чуждо, и я, внешний наблюдатель, их прекрасно понимаю.

– Спасибо, Сэм. Ты поступил как истинный брат. Как говорится, родная кровь гуще воды.

Среди валлийцев это и впрямь так. Родная кровь – густая и липкая, как смола. Сэмюэл хватает брата за руку и проливает слезу.

Томас осторожно прячет чек в собственную чековую книжку и удаляется бесшумной походкой лакея.

Мэр долго сидит за столом. Ему не нужна Библия как пища для размышлений – Писание въелось у него в кровь и плоть. «А нечестивые – как море взволнованное, которое не может успокоиться и которого воды выбрасывают ил и грязь». Исайя уже все сказал по этому поводу. Но разве не написано в Евангелии от Иоанна: «…не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?»

Это решающий довод. О, как трудно, как трудно быть христианином в этом непонятном мире. Ибо Господь, сотворивший мир, и его Сын, кажется, расходятся во мнениях по многим важным пунктам.

Сэмюэл гордится своим успехом в роли политика-радикала и все богатеющего бизнесмена. Он владеет не только весьма прибыльной портняжной мастерской, но и отличной фермой под названием Гангрог-холл. «Холлами» называются усадьбы местной знати, и Гангрог-холлу, конечно, до них далеко, но он неизмеримо превосходит простое обиталище ремесленника. Сэмюэл также владеет им полностью, а не арендует. Именно здесь он тешит свое пристрастие к хорошим лошадям. А хорошие лошади быстро бегают, и владелец таких лошадей любит, чтобы они выигрывали скачки.

Однако скачки требуют познаний и проницательности совершенно иного рода, чем у процветающего предпринимателя. А Сэмюэл, как все богачи, склонен считать, что знает чужие ремесла не хуже своего. И разве владелец, выставляющий лошадей на местные скачки – иногда аж в самом Шрусбери, – может не поставить на собственную лошадь, причем существенную сумму? Конечно, играть на скачках – значит идти против всех канонов веслианства, и Сэмюэл делает ставки втихую, но все же делает; он убедил себя, что это вовсе не азартная игра, а особый вид инвестиций. Кто же может судить о способностях лошади, как не владелец, который сам случил отличных матку и жеребца и поручил их отпрыска жокею Джонсу, взяв его к себе на службу?

Жокей Джонс, однако, не веслианец. Даже и близко нет. Он родился, вырос и был воспитан в одном из «затворов» Траллума, а его любимое место проведения досуга – местная трущоба с весьма уместным названием Головоломный Тупик. Жокей Джонс хорошо зарабатывает на скачках – подстраивая так, чтобы лошади Сэмюэла не выигрывали, ну или выигрывали изредка, только чтобы отвести подозрения. Так что Сэмюэл все теряет и теряет деньги, и вот уже Гангрог-холл заложен по самую крышу неким жителям Шрусбери, умеющим хранить секреты, а Сэмюэл слишком часто ходит в «Особняк» утешаться бренди с сельтерской. Его тамошние собутыльники знают, что жокей Джонс – жулик, но молчат. Да если б и не смолчали, Сэмюэл их и не поблагодарил бы. Так что они лишь перешептываются у него за спиной – о том, что он, похоже, сам себе роет яму.

Сэмюэл все же человек твердых моральных устоев, и это в конце концов приводит его к падению, а Гангрог-холл вместе с конюшней – к продаже с молотка. Даже портняжная мастерская под угрозой, но ее Сэмюэл все же не теряет, так как, будучи долгодумом, предусмотрительно оформил половинную долю на старшего сына, Уолтера. Но Сэмюэла половинная доля в портняжной мастерской уже не спасет. Павшая на него тень сгущается в ночную тьму, когда он подписывается поручителем по векселю другого диакона из своей молельни, некоего Люэллина Томаса, бакалейщика и крупного поставщика продуктов. Слишком крупного, как выясняется, ибо вексель – на большую сумму, и Люэллина Томаса спасает от банкротства лишь поручительство Сэмюэла и его твердый принцип: никогда не бросать друга в беде. Итак, банкротом становится Сэмюэл – он без единого звука расплатился по векселю и теперь разорен. Увы, Гераклит! Увы, Джон Весли!

Банкротство! Жупел коммерсантов той эпохи, способный отправить человека в небытие! Ибо в те времена банкротом можно было стать лишь единожды; второго шанса не давали, банкротиться раз за разом не позволялось. Все кончено за считанные месяцы. Теперь Сэмюэл ютится в квартирке над портняжной мастерской, и приближается черный день, когда ему предстоит, по местному выражению, «взойти по ступеням ратуши», чтобы его официально объявили банкротом.

Конечно, ему не грозят нужда и нищета, ибо Уолтер сделает все, что в его невеликих силах, чтобы последние годы отца прошли в довольстве. Ему не придется жить в работном доме «Форден-юнион», в этом страшном приюте, которым пугают детей и непредусмотрительных взрослых. Но Сэмюэл гордился успехом в своем мире, а ныне переживает позор – еще сильней, чем тот, что навлек на семью Томас.

Из-за всего этого Сэмюэл слег, и за два дня до того, как ему предстоит взойти по ужасным ступеням и предстать пред своими бывшими коллегами, городскими советниками, у него безо всякого шума происходит сердечный приступ, и Уолтер находит отца мертвым. Тот не пережил позора, который тогда часто был, и сейчас еще бывает, смертельным ударом. Судьба в очередной раз отыграла сюжет – старый как мир и все-таки неожиданный и сокрушительный для каждой новой жертвы.