Робертсон Дэвис - Убивство и неупокоенные духи [litres]

Он смиренен, но не умеет пресмыкаться. Вежлив, но не умеет заискивать. Он ненавидит свое занятие, ибо ныне мастерская «Гилмартин и сын» ужалась настолько, что выживает в основном за счет шитья ливрей. А для их пошива Уолтер вынужден посещать крупные загородные усадьбы местных богатых реформистов и снимать мерки со слуг, которым ливреи положены по условиям найма.

Этим ливреям далеко до замковых. Ни бархатных сюртуков, ни напудренных волос, но это элегантные костюмы для лакеев, прислуживающих за столом, открывающих дверь гостям и особенно – для тех, кто присматривает за хозяйскими лошадьми. Пуговицы с гербами изготавливают в самом Шрусбери, они дороги, и их нужно заказывать точно по счету – ни единой больше или меньше; у портного должен быть запас этих пуговиц, но не слишком большой. Полоски на жилете дворецкого не могут быть тех же цветов, что носит дворецкий в любой другой усадьбе по соседству. Ливреи должны отлично сидеть; с толстых кучеров, кривоногих конюхов – ибо конюхи так же кривоноги, как и портные, целый день сидящие по-турецки, – разноразмерных лакеев, которые, однако, должны выглядеть как можно более одинаковыми, приходится снимать точнейшие мерки. Слуги бывают резки с портным, неспособным совершить такое чудо. Так что Уолтеру приходится ездить по усадьбам в наемном экипаже, есть то, что ему предложат в столовой для слуг, и стоять на коленях в комнате экономки, измеряя спины, руки и длину внутреннего шва у людей, которые часто грубы с ним.

Уолтер жалеет, что не попал в Оксфорд. Он тоскует по математическим расчетам сложнее тех, что требуются для вычисления длины штанов. Тоскует по латыни и греческому, которые, похоже, и довели его до нынешнего положения. Но он не жалеет, что дал обещание матери. Почитай отца своего и мать свою. В особенности мать. И бабку, ибо он все так же содержит старуху в Лланвайр-Кайерейнен, хоть она ему и не родная.

Можно ли на основании всего этого счесть Уолтера дураком? Неужели у него не хватает духу отринуть всю эту беспросветную жизнь и попытать счастья где-нибудь еще? Но я знаю, что это глупый вопрос: мне показывают то, что уже случилось, что нельзя изменить. Уолтер – человек своего времени и держится принципов, даже тех, которые делают его жизнь невыносимой. После целого дня среди лакеев и конюхов, по-лакейски презирающих тех, кто служит им, Уолтер поворачивает оглобли домой, зная, что там его ждет Дженет.

Конечно, у них есть дети. Четверо. Мальчики – Ланселот и Родри, девочки – Элейн и Мод. По именам понятно, что Дженет – романтичная душа и читает Оссиана, осовремененного Мэлори и особенно сэра Вальтера Скотта. Она читает вслух детям – даже по воскресеньям, когда Уолтер изучает душеполезное периодическое издание «Час досуга». Незаметно для себя Дженет формирует души детей, придавая им настрой, который дошел по цепочке даже до меня. Все мы – романтики, хоть сами того и не осознаём.

Конечно, Дженет и в голову не приходит, что она – романтик. Скорее всего, она и слова такого не знает. Она предана веслианской вере и не настолько проницательна, чтобы понять, что вера эта и есть воплощение романтизма в религии. Я-то знаю о романтизме все. Недаром мой отец преподавал английскую литературу в хорошем канадском университете, чья учебная программа гласила, что романтизм – преемник неоклассицизма и предшественник современной литературы. Романтизм! Он подчиняет чувствам логику и строгий разум; он возводит эмоции на пьедестал, чтобы на их основании выносить суждения и совершать поступки; он – источник лучших образцов нашей поэзии.

Ведь и веслианская религия тоже основана на романтизме? Конечно, строгий классицист Джон Весли задумывал иначе, но ведь он учил людей, чей ум не был стеснен классическим образованием. Они наслаждались освежающим буйством несдержанных чувств. Им чужда была холодная почтительность Аддисона, который искренне писал о небесных телах:

Веслианцы искали и нашли глубоко личную веру, которой больше не было в официальной англиканской церкви. Они поклонялись Богу так:

Божье милосердие окутало меня, позволило напрямую коснуться Бога, сделало меня и мое спасение движущей силой жизни.

Как чудесно, как бесконечно радостно знать, что в деснице Божией графы и священники ничуть не больше меня! Все мы – заблудшие дети. Вот демократичная религия; ведь демократия, как только философы перестают душить ее в объятиях, оказывается безрассудно романтичной идеей. Классическое представление о структуре общества – иерархия, и ее нельзя полностью искоренить в мире, где одни люди неоспоримо превосходят других. Разве не стал Сэмюэл Гилмартин первым мэром-нонконформистом валлийского графства? Если забыть о модных сукнах и плотных обедах, этот прорыв был совершенно романтическим по духу. Религия и романтика – поистине взрывоопасная смесь!

О да, иерархию никак не искоренить. Гони ее в молельне – она вылезет в портняжной мастерской и в семье, живущей над мастерской. Элейн и Мод знают, что люди не равны, и острее всего чувствуют это, когда в сезон охоты граф разъезжает по улицам в бреке [17] Брек – четырехколесный рессорный охотничий экипаж с козлами для кучера и двумя продольными скамейками для пассажиров. и оставляет по связке фазанов на крыльце у каждого тори – торговца или арендатора. Дом Гилмартинов граф объезжает стороной. Элейн и Мод никогда не получают приглашений ни на летний праздник под открытым небом, ни на зимний рождественский прием в доме англиканского священника при церкви, где дочери из семей тори чинно и учтиво веселятся в добротных немодных праздничных платьях. Девочкам одиннадцати и тринадцати лет непросто утешаться тем, что Иисус их любит – предположительно не меньше, чем тори и замковых прихлебал. Приходится стискивать зубы, а стиснутые зубы иногда порождают духовную гордыню.

Мальчикам немного проще. Они учатся в школе мистера Тимоти Хайлса на Олдфорд-роуд и время от времени дерутся с мальчиками попроще из Национальной школы, где учителя не облачены в мантию и академическую шапочку – в отличие от мистера Хайлса, который именно в таком костюме пытается вдолбить в учеников хоть капельку латыни. Этой латыни хватает примерно на то, чтобы мальчики начали звать родителей «матер» и «патер» – шикарная привычка, конечно ставящая их на ступеньку выше учеников Национальной школы. Носить форменное кепи Олдфордской школы и знать хотя бы тот скудный французский, что пытается вдолбить в учеников месье Буэ, – это и значит Быть Выше, в смысле образования, шумных мальчишек, считающих французов и их язык дурацкими. Но Ланселот и Родри неизменно приподнимают кепи, завидев ландо с гербом замка, ведь молодая графиня – воплощение Романтики. Она – совсем юная жена Молодого Графа, который унаследовал замок от своего бездетного дяди. Графиня – красавица из лондонского высшего света, самая прелестная из дебютанток своего сезона. Ходят слухи, что она увлекается азартными играми и делает долги, на покрытие которых идет львиная доля собираемой графом арендной платы. Это, бесспорно, Романтика – такая, какой не найти в молельне. Мальчики обычно безоружны как перед Романтикой, так и перед духовной гордыней.