Керстин Гир - Второй дневник сновидений [litres]

Лотти и Мия глядели на меня круглыми от удивления глазами. Кажется, в это время они как раз спрашивали себя: какие таблетки я приняла перед сном?

– И тогда Артур воплотит в жизнь свои угрозы, – сказала я и, не удержавшись, трагически всхлипнула.

Правда, мой всхлип был едва слышен из-за боя часов.

– Нет, не воплотит! – Это был Грейсон.

Запыхавшись, он остановился у двери.

Я почувствовала угрызения совести, потому что совершенно о нём не вспоминала с тех самых пор, как во сне он разлетелся на тысячу осколков. Но видеть Грейсона было приятно. Сейчас наконец-то все в сборе.

Он подошёл ближе и бросил что-то на стол прямо перед нами.

– Это то, о чём я думаю? – медленно спросил Генри.

– Ага, – хмуро подтвердил Грейсон. – Именно.

Перед нами лежала серая в горошек варежка Мии.

– Ты что, зашёл с улицы, Грейсон? – Лотти стояла уткнув руки в боки. – У вас сегодня, кажется, соревнование – кто дольше продержится среди ночи на улице без куртки. Вы вообще понимаете, насколько это легкомысленно? Кроме того… вам ведь завтра в школу! – Покачав головой, она снова вернулась к печенью.

– А что тебе нужно от моей варежки? – смущённо поинтересовалась Мия. – Тебе она не очень подходит. Да и вообще, вторая такая потерялась.

– Это и есть вторая, – сказал Грейсон и плюхнулся на стул.

– Что? Правда? Где ты её нашёл?

Только Грейсон открыл рот, чтобы ответить, как я поспешно его перебила:

– Мия, послушай, может, сделаешь Грейсону и Генри какао?

– Без проблем. Я бы тоже выпила ещё кружечку. А ты, Лотти?

– Нет, – ответила Лотти и повернулась к нам. – Но будь так добра, Мия, малыш, включи мне духовку на 190 градусов.

Я подождала, пока Лотти и Мия снова занялись печеньем, кофеварка загудела и забулькала достаточно громко, и тогда быстро наклонилась вперёд и спросила:

– Ты что, был у Артура, Грейсон?

Грейсон кивнул:

– Моё терпение лопнуло, понимаете? Действительно лопнуло.

– Ты отнял у него варежку! – Впервые за этот вечер я увидела, как Генри улыбнулся. – Ты просто невероятный, Грейсон! – Он подставил свою ладонь Грейсону, и тот звонко хлопнул по ней своей ладонью.

– Но как тебе это удалось? – затаив дыхание, спросила я. – Что именно произошло?

Грейсон откинулся на спинку стула.

– Ну, я двинул ему разок в нос. Конец спектакля.

– Вот так просто?

– Вот так просто.

Я вдруг рассмеялась. После всего этого рёва смеяться было как-то странно, даже немного больно.

Выглядело это наверняка как настоящая истерика. Я не могла остановиться.

Это было так… гениально! Пока мы с Генри во сне тупо боролись с глупыми энергетическими полями, Грейсон совершил единственно верный поступок. Если бы он решил побить Артура во сне, это всё равно не принесло бы никакого результата, но в реальности всё выглядело совершенно по-другому.

– Я был так зол! – Грейсон нахмурил брови.

Как и Генри, он казался таким взъерошенным, растрёпанным, растерянным, замёрзшим.

Кофеварка до сих пор громко взбивала молочную пену, и поэтому мы могли говорить довольно громко.

– Сначала этот подонок превратил меня в ледяную статую, и когда я проснулся, то просто обязан был что-то предпринять. Поэтому я вскочил на велосипед, поехал к дому Артура и перелез через забор. Затем взял ключ от задней двери, который был спрятан в тайнике у бассейна. Пусть бы меня даже схватили – какая разница! – я бы сказал, что порядочно выпил. Артур лежал в кровати и спал. Подлец! – Грейсон снова взял со стола варежку и потряс ею. – Это было у него на руке. Он улыбался во сне – я вам клянусь. Никогда в жизни я так не злился!

Да, я могла себе это представить.

– А потом? – напряжённо спросил Генри.

– А потом? – повторил Грейсон. – Как я уже сказал, потом я его схватил и двинул ему разочек в нос. – Он потёр ладонью об ладонь. – Честно говоря, может, и не разочек. Кажется, нос я ему всё-таки сломал. – Он улыбнулся. – Затем я схватил варежку и тем же путём выбрался из дома. – Он бросил взгляд на кухонные часы. – Поэтому не удивляйтесь, если сейчас сюда заявится полиция, чтобы задержать меня за взлом и нанесение телесных повреждений, – продолжил он.

Генри выглядел так, будто готов был расцеловать Грейсона.

Но это задание я хотела бы взять на себя. Я встала, притянула Грейсона к себе и поцеловала его в макушку.

Потом ещё раз. И ещё.

– Ты мой герой, тебе это известно?

– Мой тоже, – заверил Генри.

Я оставила смущённого Грейсона в покое и снова села.

– Но что это для нас значит?

– Это значит, что на первое время Артур оставит Мию в покое. – Генри скрестил руки за головой. – Ведь у него больше нет её личной вещи. Но он в состоянии найти другие пути и средства, чтобы снова такую вещь раздобыть.

– Миину или чью-нибудь ещё… – сказал Грейсон. – Но я думаю, на первое время у нас есть преимущество. Пусть даже нам нужно внимательнейшим образом следить за Артуром. И за своими вещами. – Он поднял голову и поглядел на духовку, в которую Лотти как раз поставила первый противень. – Ох, какой прекрасный запах! Что это?

– Круглогодичное успокоительное печенье Лотти. – Мия поставила дымящиеся кружки с какао на стол. – А теперь проясняю ситуацию: Я получу их, когда они испекутся. Лив тоже может съесть парочку, потому что она ревела. Я тут только что снова ходила во сне и чуть не выпрыгнула из окна. А проснулась я оттого, что Лив плеснула мне в лицо вонючий чай с валерьянкой. – Она села и весело улыбнулась. – Что ж, если никто меня не переплюнет, придётся вам смотреть, как мы уплетаем печенье, и глотать слюнки.

Генри тоже улыбнулся.

– Переплюнуть такое просто невозможно, – сказал он. – Как считаешь, Грейсон?

Грейсон покачал головой – вид у него был очень довольный.

– Да уж, переплюнуть невозможно, но если я не получу хоть одну печенюшку, то и сам разревусь.

– Печенья хватит на всех, – сказала Лотти и отправила в духовку следующий противень.

– Непостижимо! – сказала Мия, разглядывая чёрную полированную каменную плиту в саду перед виллой на Элмс-уолк.

– Точно, – согласилась я.

Вот, значит, на что Рыся потратила наши сбережения: воздвигла могильную плиту Господину Исполину. Пусть даже Рыся и не называла это могильной плитой, а всего лишь мемориальной табличкой.

И ничего ей не хотелось, утверждала она, кроме как напомнить человечеству о скоротечности красоты растений и о разрушительной силе некоторых представителей человеческого рода, а также о нашем долге упорно противостоять этой разрушительной силе.

– «В память о Господине Исполине, самшите вечнозелёном, Búxus sempervírens, который после двадцати пяти лет усердного цветения ушёл от нас за одну лишь ночь», – громко прочитала Мия. – Остаётся только порадоваться тому, что наши имена не высечены на этой же табличке.