Роберт Стайн - Пропавшая девушка [litres]

– Да уж, поездочка нас ждет… – сказал Гейб, поправляя ремень безопасности.

– Может, Ривер-Роуд уже расчистили, – возразил я, тормозя перед светофором.

– Ты говорил с Пеппер?

Я покачал головой:

– Нет, только с ее мамой. Говорит, Пеппер не сильно пострадала. Но ужасно угнетена. Боюсь, она не совсем еще отошла от шока.

– Что это значит? – Гейб пытался протереть окошко рукой в перчатке. – Быть в шоке. Мне всегда было интересно, что это значит.

– Думаю, это значит, что твой разум не может принять то, что с тобой случилось, – сказал я.

Гейб помрачнел:

– Значит, этот парень куда-то затащил Пеппер и отчекрыжил ей все волосы? Он что, сперва оглушил ее?

– Без понятия, – отозвался я. – Не хотелось висеть на телефоне с ее матерью. Поскорей бы туда добраться.

Гейб покачал головой:

– Теперь у нас нет выбора. Нужно заявить на Ангела в полицию.

Огромные хлопья снега бомбардировали лобовое стекло – метель разгулялась не на шутку. Всего четыре часа пополудни, а темно было, как поздним вечером. Свет фар упирался в сплошную стену снегопада.

Я вздохнул:

– Видимо, ты прав, Гейб.

Мы миновали магазин моего отца и начали извилистый подъем на Ривер-Роуд, с ее лихими поворотами и опасными обрывами по правую сторону. Этот пейзаж живо напомнил мне о нашей субботней гонке, которая так скверно закончилась. Снова я почувствовал, как мой снегоход на полном ходу таранит Ангела, снова увидел его черное пальто, его ошарашенное лицо, когда страшный удар взметнул его в воздух.

«Ты убил меня, Майкл».

То и дело огни встречных автомобилей заливали желтым сиянием лобовое стекло, отчего становилось трудно что-либо разглядеть. Вьюга бушевала вокруг машины, заливаясь истошным воем. Ощущение было такое, будто мы движемся внутри снежного смерча.

Гейб говорил что-то о «Макбете», но я слишком сосредоточился на вождении и слишком переживал за Пеппер, так что его слова звучали для меня где-то на периферии сознания. Я даже не пытался слушать. Я как можно дальше подался вперед, вглядываясь в запорошенное снегом стекло и обеими руками вцепившись в руль.

А потом я почувствовал резкий удар сзади. Судорожно подскочив, машина проскользила несколько метров.

Глаза Гейба расширились:

– В нас кто-то врезался.

Дорога делала крутой поворот. Свет фар выхватил из темноты невысокое ограждение.

– Забуксовал, наверное, – сказал я. – Бывает.

– Останавливаться будешь? – спросил Гейб.

Следующий мощный удар вытолкнул машину на встречную полосу. На мгновение у меня оборвалось сердце. Я крутанул руль, поворачивая обратно. В ту же секунду еще один сокрушительный удар швырнул нас вперед.

– Это не случайность! – заорал Гейб.

Я вперился в зеркало заднего вида, пытаясь разглядеть, кто сидит за рулем преследующей нас машины. Однако заднее стекло было безнадежно заметено снегом. Я ничего не мог разглядеть.

– Тормози! – кричал Гейб. – Тормози! Он пытается нас убить!

– Здесь негде тормозить, – проговорил я срывающимся от страха голосом. – Нет обочины.

БУМ-М-М-М.

Мощный толчок сзади отправил машину юзом прямо к ограждению, за которым находился крутой обрыв.

– Не может быть! Не верю! – Я вывернул руль влево, резко крутанул, и машина вернулась на дорожную полосу.

Гейб крепко зажмурился, вцепившись руками в колени.

– Не может быть, – бормотал он, – это тот самый больной кретин…

Договорить он не успел.

Я вцепился в рулевое колесо, замедляясь до почти черепашьей скорости, моя нога замерла над педалью тормоза. Но осторожность нас не спасла.

Очередной сокрушительный удар от преследователя – и мы неудержимо заскользили вперед. Впереди выросло защитное ограждение. В свете фар возникли низенькие железные перила, в которые машина врезалась с оглушительным звоном и скрежетом.

Удар пришелся со стороны Гейба. Я видел, как его подбросило на сиденье. Видел, как запрокинулась его голова. Он испуганно вскрикнул.

Железная ограда высекла из борта сноп искр – потерявший управление автомобиль стремительно набирал скорость. Дребезжащий грохот ворвался в уши. Словно вопль. Вопль металла, раздираемого о металл. Я, как безумный, выкручивал руль…

Но было уже поздно.

Сквозь занесенное снегом лобовое стекло я видел, как ограждение лопнуло, пропуская машину. Автомобиль прорвался через пролом и вылетел в пустоту. Ощущение было такое, словно мы взмыли в ночное небо.

Дребезжащий грохот стих, как отрезанный. Воцарилась тишина. С мгновение кругом не было ничего, кроме клубящейся черноты.

А потом мы с Гейбом заорали в голос – машина ухнула вниз. Мы сорвались с обрыва и теперь падали, падали, кувыркаясь, на скалистый берег внизу, во мрак, какого я в жизни не видел…

Очнулся я в больнице. Голова шла кругом, перед глазами мелькали вспышки. Тем не менее я сразу сообразил, где нахожусь. Увидел трубку, выходящую из руки, прозрачный пакет с раствором на капельнице у кровати, попискивающий монитор на стене. Я понимал, где я, находился в сознании, но не был уверен в том, что готов… готов говорить с людьми, готов к встрече с окружающим миром…

Как я сюда попал? Сколько я уже здесь? Все ли со мной в порядке? Все ли в порядке с Гейбом? А родители знают о произошедшем?

Вопросы давили нестерпимой тяжестью. Слишком много вопросов… Слишком силен пережитый ужас… Слишком…

Я зарылся в теплые мягкие простыни и закрыл глаза. Спустя какое-то время я услышал голоса родителей, они тихо перешептывались рядом. Один из голосов сказал:

– Кажется, Майкл очнулся. Глаза открыл.

Другой прошептал:

– Слава богу.

Счастье нахлынуло на меня, когда я понял, что родители здесь, со мной. Счастье и облегчение. Я жив, и со мной родители.

Я открыл глаза, прочистил горло:

– Мама? Папа?

Как только их лица возникли надо мной, в памяти вспыхнуло воспоминание о случившемся. Вспомнилось ужасное чувство полета, когда автомобиль, пробив заграждение, вылетел в небо. Вспомнилось, как мы вопили, пока машина летела вниз, а затем сокрушительный удар, скрежет металла, звонкий треск бьющегося стекла, ошеломляющая боль и запредельный шок.

Мама и папа склонились над моей койкой. Глаза у обоих красные, лица усталые, на щеках подсохшие дорожки от слез.

Я несколько раз моргнул. Попытался заговорить, но не смог издать ни звука. Я был так счастлив видеть их, что хотелось сразу и смеяться, и плакать, и кричать.

Через несколько секунд их лица обрели четкость. А ко мне наконец вернулась речь.

– Что у меня сломано? – Вопрос сорвался с губ непроизвольно. Он испугал даже меня самого.

Мама приложила ладонь к моей щеке:

– Ты цел, Майкл. У тебя ничего не сломано. Ты в порядке. И уже очнулся. Слава богу, ты очнулся.