Роуз Сабо - Какие большие зубки [litres]

Но у меня не получалось, как бы я ни старалась.

Наконец я открыла глаза. И помотала головой, глядя на Маргарет. Она выпустила мое запястье, отбросила, словно бесполезную вещь. А я вылетела в предрассветный сад и принялась отчаянно откручивать вентиль крана, чтобы смыть запах крови с рук.

Змеиные лилии гибли в оранжерее.

Я поливала их в день смерти бабушки Персефоны и на следующий день тоже, но листья стремительно приобретали нездоровый желтый оттенок. Каждый раз, глядя на них, я испытывала приступ паники. А ведь я даже не знала, сколько живых растений необходимо держать, чтобы хватило на все заказы, потому что никто не спешил посвящать меня в финансовые дела семьи. Я обращалась к отцу, сказала ему, что бабушка Персефона велела мне следить за делами, но он только странно посмотрел на меня и ответил, что мне не о чем беспокоиться.

Вдобавок ко всему дедушке Миклошу становилось хуже с каждым днем.

В школе я не раз слышала из разговоров девочек, что их бабушки и дедушки умирали с разницей в несколько месяцев. Человеческая часть Миклоша, похоже, была близка к этому: в доме он ел нехотя, говорил все меньше и меньше, а читать перестал вовсе. Однако волк вполне здравствовал: каждый день убегал в лес и иногда возвращался лишь после заката.

Все разваливалось на куски, а Рис, наследник семейного состояния, не делал ничего, как и раньше. Дедушка Миклош продолжал время от времени одаривать его многозначительным взглядом и приговаривать, мол, «все это станет твоим», но Риса это, похоже, ничуть не беспокоило. Рис не вглядывался в чахнущие растения, ломая голову, что же могло пойти не так. Не волновался о деньгах, а если и волновался, то ничего мне об этом не говорил. Дом мог бы даже рухнуть, а Рис просто ушел бы жить в лес. Он то бродил по дому, выискивая Артура, то веселился на улице с дедушкой Миклошем, как будто совершенно не беспокоясь ни о чем на свете. С какой стати дедушка решил, что дом должен унаследовать Рис? Сейчас он явно ничего для этого не делал.

– А ведь это не лишено смысла, – сказала Лума. – О нем всегда заботились больше всего. С самого рождения к нему относились иначе. Думаю, они боялись, что он умрет.

Мы с Лумой сидели в ее комнате. Беспорядка там было больше, чем обычно, повсюду висели платья и сорочки: на спинках стульев и на старой деревянной лошадке-качалке, на ручках ящиков комода, загораживавшего теперь дыру, которую они с Рисом прогрызли в стене между своими комнатами, когда были помладше. Несколько раз за последний месяц, сидя у нее в гостях, я слышала, как Рис скребется в заднюю стенку комода, чтобы его впустили.

– Рис все время спрашивает меня об Артуре, – сказала я. – Вчера спросил, не приходит ли он к тебе, пока никого нет рядом.

– Не приходит, – ответила Лума. Она хотела, чтобы это прозвучало беззаботно, но в голосе ее слышалась горечь. Она откинула волосы с плеч за спину и принялась поворачиваться к зеркалу то правым боком, то левым, разглядывая хрустальные серьги. – Он настоящий джентльмен.

У меня снова возникло это чувство, эта тоска, которую я пыталась игнорировать. Мне так хотелось самой поговорить с Артуром, а не слушать, как Лума рассказывает о нем. Или… еще что-то. Мое горло сжалось и зачесалось. Я подняла взгляд на Луму, надеясь, что она не поймет, о чем я думаю.

Кроме того, мне было ее немного жаль. Она никогда в жизни не сможет быть вместе с кем-то вроде Артура, с человеком, у которого всегда наготове что-нибудь остроумное.

– Ах, да, раз уж мы заговорили об Артуре, – сказала Лума. – Я чую его на лестнице. Интересно, зачем он пришел?

И тут кто-то постучал в мою дверь, дальше по коридору и окликнул меня:

– Элеанор?

– Она со мной, минутку, – крикнула Лума. И тут же надела шелковый халатик и чуть одернула, оголив плечи. Это было так глупо, что я даже разозлилась. – Входи.

Артур открыл дверь. И посмотрел на меня.

– Вы еще не передумали брать семейные дела в свои руки? – спросил он.

– Не передумала, – сказала я и встала. – А что?

– Мы с вашим отцом как раз рассматриваем некоторые финансовые дела, – сказал он. – Мне кажется, он собирается свернуть бизнес по продаже экстрактов и продать все связанное с ним имущество. Если вам есть что на это сказать, то подходящий момент настал.

– Мне придется этим заняться, – сказала я Луме.

Я надеялась, что эта фраза прибавит мне важности, но сестра лишь пожала плечами, помахала Артуру, плюхнулась на кровать и погрузилась в «Грозовой перевал». Уходя, я плотно прикрыла за собой дверь.

– Спасибо, что рассказали, – сказала я. – Думаете, отец расстроится?

– А вас это тревожит?

– Нет, – сказала я. – Это важно.

– Хорошо.

Я прошла вслед за ним в библиотеку. Когда я приходила сюда на днях, дверь была заперта, теперь же она оказалась открыта, ключ торчал в замке. Было темно, но в свете единственной лампы я увидела отца, сидящего за столом бабушки Персефоны. На носу у него неуклюже сидели ее очки для чтения. Перед ним были разложены разные бланки. Когда я вошла, папа поднял голову.

– Элеанор, – сказал он. – Чем я могу тебе помочь, дорогая?

Он никогда не называл меня дорогой. Пытается меня задобрить. Я этого не потерплю.

– Ты не станешь продавать все деловые активы, – сказала я. – Бизнес по торговле экстрактами остается.

– Никто из нас не собирался заниматься им. – Он снова уткнулся в бумаги, и мне потребовалось время, чтобы понять: он сказал все, что собирался.

– Заниматься им буду я, – сказала я. – Бабушка Персефона оставила мне указания.

– Когда я в прошлый раз видел растения, выглядели они не лучшим образом, – мягко сказал папа. – Кроме того, тебе нужно сосредоточиться на учебе.

– В школу я не вернусь.

– Твоя бабушка ясно дала понять, чего она хотела.

– Я только что сказала тебе, чего она хотела!

Отец сгреб бумаги в одну стопку, посмотрел на нее и перевернул.

– Имение принадлежит Рису. Я поговорил с Рисом, и он сказал, что бизнес нужно продать, потому что он не собирается «возиться с цветочками». Думаю, так будет правильно.

– Ты просто не способен сказать ему «нет», – воскликнула я. – Почему, кстати?

– Элеанор, это мужские дела.

– Как те дела, которые вы с Артуром на днях обсуждали в зале?

Несмотря на жар от собственной бравады, даже я ощутила, как похолодел воздух. Артур ухмыльнулся. Отец в ужасе буравил меня взглядом. И я вдруг поняла, что я ему совершенно не нравлюсь. Ни капли.

– В ночь смерти моей матери вы с ней были наедине, без свидетелей, – сказал отец. – Последние девятнадцать лет мой отец каждый день повторял, что намерен сделать Риса наследником имения. Я никогда не слышал от моей матери возражений. Теперь она мертва, а ты утверждаешь, будто она завещала все тебе. Прямо передо мной лежит копия завещания, где сказано, что все принадлежит Рису. У тебя есть другое завещание? Или что-то еще помимо очень странных выдумок о моей недавно почившей матери, которую ты толком и не знала?