Ричард Лаймон - Дикарь [ЛП]

Тут до меня дошло, что тот, кто живет в этой комнате, может использовать для выхода другую дверь.

Вернувшись к окну, я вытащил тряпку, просунул лицо в отверстие и тихонько позвал:

— Здрасьте, есть кто дома?

Ответа не было.

Я запихал руку в дыру, нащупал дверь и первым, чего я коснулся, была дверная задвижка! Прекрасно, похоже, мне повезло так повезло.

Для кого тринадцатый номер и несчастливый, подумал я, да только не для меня.

Я без усилий сдвинул задвижку и вытащил руку из окна, следя за тем, чтобы не порезаться. Потом пристроил тряпку на место точно так же, как было раньше.

Подойдя к двери, я без труда открыл ее. Не успела он полностью распахнуться, как обо что-то ударилась, но, по крайней мере, чтобы мне пролезть, ширины хватало. Я вошел и замер, придерживая дверь, на тот случай если придется быстро убегать. Никто не закричал. Единственный звук, за исключением стука моего сердца, доносился снаружи. Это был дождь, стучащий по камням двора и хлещущий по лужам.

Была бы комната хоть капельку темнее, я бы не различил ничего. Однако окно и приоткрытая дверь пропускали чуточку света. Вполне достаточно, чтобы я понял, что предметом, о который ударилась дверь, был маленький прикроватный столик и недостаточно, чтобы разобрать, растянулся ли кто-нибудь на кровати.

Я искренне надеялся, что нет.

Проскользнув вперед, я дотянулся до постельного белья и начал его ощупывать.

Если бы я наткнулся на ногу, то, наверное, заорал бы во всю глотку.

Но покрывало было гладким.

Возле другого конца кровати стоял еще один стол. Рядышком был пристроен и стул.

В этой комнате все было рядышком. Это была самая маленькая комната, из всех, когда-либо мною виденных, и я от души пожалел человека, вынужденного жить в столь тесной квартире. Да здесь едва хватало места для кровати. Она была втиснута в угол и невозможно было даже открыть дверь, не задев столик.

Находясь здесь, я чувствовал себя нечаянно вторгшимся в чью-то нищету.

Но в конце концов я не торчал под дождем. Даже несмотря на то, что в комнате было холодновато, это было всяко лучше, чем снаружи.

Я захлопнул дверь, намереваясь вернуть задвижку на место, дабы быть уверенным в том, что никакие нежданные гости не явятся по мою душу, так как было непохоже, что из этого места есть другой ход наружу. Это была какая-то загадка. Что же делала ее обитательница, тянулась через разбитое окно каждый раз, когда приходила или уходила?

Это была она, я был в этом совершенно уверен, только поначалу не понял, почему.

Потом до меня дошло. Среди резкого запаха потухшего очага, многих других, вроде пота и пива, и таких, которые я не мог разобрать, ощущался аромат духов, столь сладкий, что мне чуть-чуть схудилось.

Они пахли точно так же, как духи Сью.

Не приведи Господь это логово Сью, подумал я и живо представил, как она появляется здесь на пару с Бобом или Недом (в зависимости от того, кого я зарезал в переулке), и как они вдвоем зажимают меня в угол.

Я быстро закрыл задвижку.

И стал соображать, куда мне спрятаться, если кто-нибудь решит здесь объявиться.

Ни одного места, кроме как под кроватью.

Я наклонился и убедился, что там достаточно места для парня моих габаритов. Кажется, места хватит. Это ослабило ощущение загнанности, так что я перестал тревожиться из-за того, что кто-нибудь может прийти, и начал изучать комнату.

На столике у изголовья стояло две бутылки. Я откупорил одну, понюхал и ошалел от резкого запаха цветочных духов. Затем я проверил другую бутылку. Она была чуть больше. Оттуда пахло ромом.

Так, ром может превращать людей в отвратительных пьяных мужланов вроде Бернса, но матушка иногда давала мне чуть-чуть в лечебных целях. Трясущийся от холода и мокрети, я крайне нуждался в подобном лечении.

Я быстренько сделал несколько глотков. Они обожгли мне глотку и вызвали приятный жар в животе. Пойло прогнало холод прочь, так что я выпил еще чуть-чуть. И еще чуть-чуть.

Почувствовав себя значительно лучше, я закупорил бутылку, поставил ее на место и продолжил свои исследования.

То, что я обнаружил затем, было еще лучше, чем ром.

На стуле лежала куча одежды. Я брал по одному предмету и подносил поближе к неверному свету из окна, чтобы рассмотреть получше. Там было две просторные рубахи, довольно вонючие, рубашка поменьше, по виду принадлежавшая мальчику, пальто, шляпка и юбка.

Так, это величайшая удача на свете!

Решив взять одну из больших рубах и пальто, я положил все остальное обратно на стул. И подскочил до потолка, когда совсем рядом засмеялась женщина.

— Совсем, что ль, сдурел! — выпалила она.

Сердце у меня заледенело, когда я увидел, как из дыры в окне выбили тряпку.

Быстро, как только мог, я швырнул рубаху и пальто на стул и спрятался. Когда щелкнула задвижка, я по-пластунски заполз под кровать. Дверь распахнулась, впустив внутрь холод и запах дождя. Потом с грохотом захлопнулась. Задвижка вернулась на место.

— Ах, Мэри, Мэри, Мэри, — сказал мужчина.

Во всяком случае, это была не Сью. Но все равно перспектива быть пойманным меня не прельщала. Я постарался задержать дыхание и надеялся, что они не смогут услышать, как колотится мое сердце.

— Теперь давай немножко освободимся, — сказала Мэри. — Ты же хочешь снять пальто?

— Я больше хочу снять что-нибудь с тебя.

Она засмеялась.

Раздался звук, будто пальто упало на пол.

Затем шаги. Кто-то уселся на кровать. Чиркнула спичка. В неверном оранжевом свечении я увидел прямо напротив своего плеча мужскую ногу в ботинке. Женщина присела возле каминной решетки спиной ко мне.

Когда огонь разгорелся как следует, она выпрямилась и повернулась.

— Скоренько у нас станет тепло и весело, — сказала она.

— Мне нужно поскорее уйти, — ответил ей мужчина.

Это были радостные вести.

— Сделаем это по-быстрому, хорошо?

С этими словами Мэри начала сбрасывать одежду. Пока она этим занималась, мужчина снял ботинки и задрал ноги наверх. Кроватные планки застонали, и я понял, что он, должно быть, улегся.

Из своего укромного местечка я не мог видеть ничего выше колен Мэри. Она стояла босиком над своим пальто и другой одеждой, разбросанной на полу вокруг нее. В свете огня ее ноги отсвечивали красным. Несмотря на испуг, я испытал ужасное желание подползти ближе к краю кровати, чтобы получше разглядеть ее. Мне было любопытно, но в основном я испытывал возбуждение, как тогда со Сью, перед тем как эта девка мне врезала.

Пока я набирался решимости, Мэри торопливо подошла к кровати и взобралась на нее.

Старые поперечины кровати заскрипели, затрещали и надавили мне на спину. Вскоре кровать начала трястись и подпрыгивать. Судя по звукам, которые издавали Мэри и ее приятель, можно было подумать, что они чем-то сильно недовольны. Они ужасно ерзали. Они пыхтели, кряхтели, тяжело дышали и выражались словами, которые не стоит здесь приводить. Я уже почти решил, что «любиться» означает битву не на жизнь, а на смерть, когда Мэри начала выкрикивать: «О! О, да! Резче! Резче! О, да! О, черт! Да!». Если ее и убивали, ей это нравилось. Затем она издала визг скорее восхищения, нежели боли.