Литтмегалина - Синие цветы I: Анна [litres самиздат]

Я вздохнула.

– Признаюсь, иногда он до того несносен, что мне хочется треснуть его по башке. Он то холодный, то горячий, вечно говорит гадости и никогда не научится вести себя прилично. Но он мой лучший, мой единственный друг, и я не брошу его в опасном положении.

– Ты его любишь, – сказал Дьобулус.

– Нет.

– Ты морочила нам головы, а сама вовсе не собиралась от него отказываться.

– Не-е-ет! – крикнула я уже в коридоре.

***

– Зашибись прическа, – одобряет Шелби, вваливаясь в туалет. – Эрель?

– Да, – глядя на свое отражение, я заправляю прядь за ухо.

– Тебе идет.

– Он сказал, я тигр, – признаюсь я с плохо скрываемой гордостью, и Шелби вдруг хохочет, демонстрируя розовые десны и снежно-белые зубы.

– Детская наивность! Эрель всем так говорит.

– Правда? – моя улыбка гаснет. Разочарование повисает над моей головой, как маленькая тучка.

– Нет, наглое вранье. С его стороны.

– Но я все равно тигр, – возражаю я. – Все равно.

– Ты-то? – невежливо удивляется Шелби.

– Я!

– Ты? – она снова гогочет.

– Я!

– Ну… если ты такая неистовая зверюшка, тогда поцелуй меня.

Я улыбаюсь, однако она не шутит. Смотрит на меня, выразительно подняв брови.

– Я… я не могу.

Но ее отставленное бедро такое округлое… я была бы совсем не против к нему прикоснуться.

– Мышиный хвост! – пренебрежительно фыркает Шелби.

В следующий момент ее пальцы обхватывают мой затылок, ее властные губы раскрывают мои. Я даже не успеваю испугаться. Когда она меня отпускает, у меня звезды из глаз сыплются. Но это определенно то, что стоило пережить.

После поцелуя мои чувства посветлели, но, выйдя в зал, я натыкаюсь на пьяноватого Эреля, сосредоточенно трущегося о своего приятеля-киллера.

– А говорил, что я тигр, – ехидно протягиваю я. – Что это моя истинная сущность, которую ты разглядел. Мошенник.

Эрель обращает на меня влажный блестящий взгляд.

– О, моя дорогая, посмотри на нас, – он обводит зал рукой. – Мы все немножечко тигры. Мяу! – добавляет он тонким голоском котенка и сгибает пальцы, изображая когти.

***

После того, как я приняла решение отправиться с Науэлем, в моей душе воцарился глубокий покой, который не могли нарушить даже мысли о предстоящих опасностях. Я долго играла с Микелем в видеоигры, затем, напевая под нос, сложила свои вещи, а перед сном заглянула к Науэлю, посмотреть, как идут сборы. Сборы вообще не шли, свет в комнате был выключен, а Науэль лежал на кровати (одетый и под одеялом) и смотрел на видео давний концерт Ирис, снятый еще когда ей было шестнадцать лет и она носила юбки из белого латекса.

– Посмотри вместе со мной, – позвал Науэль и приподнял одеяло, приглашая в тепло.

Я легла рядом. Не произнося ни слова, мы почти два часа смотрели концерт. Среди прочих Ирис исполнила «Открой свое сердце», которая вызвала у меня невнятный протест. Мое собственное оплетали ледяные цепи, и это меня более чем устраивало. Вот только они начинали давить…

Наше молчание продолжилось даже во время длинных титров, но когда кассета закончилась и экран стал синим, мы ощутили неловкость. Науэль нервно пошевелился. Я никак не отреагировала. Если хочет сказать – пусть говорит. У меня нет щипцов, чтобы вытягивать слова у него изо рта.

– Целый месяц под одной крышей, – наконец сказал Науэль. – И едва разговаривали друг с другом.

– Так получилось.

– Да. Потратили столько времени зря.

Я не стала напоминать, кто первый начал вредничать, хотя очень хотелось.

– Почему мы все время ругаемся? – каким-то совсем несчастным голосом спросил Науэль. – Все разладилось в последний год.

– Это началось раньше, два, может быть, три года назад, – возразила я. – А помнишь, как было хорошо вначале? Когда мы могли лежать бок о бок и спокойно смотреть что-нибудь, и ничьи нервы не звенели так громко, что заглушали телевизор? Я скучаю по тому времени.

– Я тоже, – сняв очки, Науэль перевернулся на бок, лицом ко мне.

«Какой он милый», – отметила я неохотно. Сейчас, когда его полные влажного блеска глаза смотрели так печально и покорно, без примеси сарказма или злости, когда его кожа была чистой и гладкой, а не засыпанной пудрой до того, что лицо напоминало маску, любая влюбилась бы в него. И я почувствовала движение в груди, как будто ледяные оковы распадались на куски, внезапно покрывшись сетью трещин. Мне захотелось встать и уйти, но что-то не позволяло – симпатия или, может быть, жалость.

– Я соскучился по тебе.

– Я была рядом.

– Нет, – сказал Науэль и, обняв, притянул меня к себе.

Я замерла. Впервые он обнимал меня. Я ждала этого момента долгие годы, гадая, как мне удастся выдержать взрыв чувств, но, когда это произошло, испытала одно удивление. Науэль был хрупким, прохладным и теплым одновременно, и мне почему-то подумалось, что это словно обнимать большую птицу. Дыхание Науэля коснулось моей щеки, и, вздохнув, я сдалась и закрыла глаза. Мой лед стремительно таял, исчезали последние льдинки, и мне стало страшно: неужели и раньше мое сердце было таким горячим? Вернулась привязанность, которой было так тесно во мне, что хотелось ее выплакать, и вместе с ней боль, такая сильная, что казалось невозможным привыкнуть к ней, но прежде я же как-то терпела. Я прижалась к Науэлю крепче, оплетая его руками. Уже ни к чему было говорить, что я изменила свое решение и ухожу с ним. Это само собой подразумевалось. Все время, что мы провели вместе, я была убеждена, что легчайший порыв ветра способен забрать Науэля у меня, что наша встреча и тем более дружба были невероятной игрой случая. Но я ошибалась. Нити наших судеб соединялись друг с другом тугим узлом.

– Как он? – спросил Дьобулус, когда я пришла к нему.

– Спит как младенец.

– Честность и искренность всегда его утомляли.

– Точно.

– Я вспомнил, кто такой Флавверус. Это волчонок из мультфильма, который часто показывали по телевизору во времена моего детства.

– Это нам никак не поможет, – вздохнула я. – Ну ладно. Так что мы будем делать? – я оглядывала кабинет. Дьобулус украсил его красными свечами, что создало мистическую атмосферу и вместе с тем придало помещению несколько балаганный вид. Мебель была сдвинута к стенам, ковер свернут.

– Увидишь.

– Только не убивай его.

– Иногда нужно сжечь старую траву, чтобы новая смогла расти свободно.

– Не будь циником, Дьобулус. В данном случае все не так просто.

– Будет он жить или умрет – все зависит от него самого. Хотя это всегда зависит от нас самих, нет?

Прежняя Анна ни за что не согласилась бы на подобное, даже если и не верила в магию до конца. Но у новой Анны в голове творился такой кавардак, что она решила попробовать. Сам ритуал не произвел на меня особого впечатления. В лучших традициях колдовских обрядов, какими их показывают в дешевых кинофильмах, Дьобулус рисовал мелом знаки на полу и бубнил загадочные фразы, но любые слова звучат загадочно, когда их произносят на непонятном языке, так что с тем же успехом он мог зачитывать по-ровеннски чек из магазина: «Молоко, картофель, два рулона туалетной бумаги». От запаха свечей и травы, которую Дьобулус жег в серебряной чаше, у меня закружилась голова, но скепсиса не убавилось. Впрочем, Дьобулус заявил, что ритуалу мое неверие не помешает.