Сергей Пузырев - Приют последней надежды

После сказанного он жеманно улыбнулся, продолжая поддерживать образ добродушного простака, коим на самом деле не являлся. К сожалению, для Элизабет этой улыбки было достаточно. Она так сильно хотела помочь своему мужу, что в своем чистосердечном порыве не замечала очевидной фальши, у людей, которые ее окружали.

– Пойдемте вместе со мной, – оттолкнув меня, она подошла к Ригсби. – Света моего фонаря хватит на нас двоих.

Может мне прямо сейчас все рассказать ей? Рассказать о письме и о сговоре.

– Прошлая комната оказалась пустышкой, поэтому есть вероятность, что и эта лишь обманка, но Артур все же настроен оптимистично, – доносился до меня голос Элизабет.

Жаль только, что этот пройдоха прошлый раз так мало рассказал мне о «нашем» плане. Я ведь толком и подробностей тоне знаю, а Генри молчит как рыба.

– Вот и получается, что помочь Артуру кроме нас некому, – продолжала Элизабет.

– И ведь не поспоришь, – соглашался с ней Ригсби. – Мистер Локвуд, Вы все еще с нами? Вас совсем не слышно, – переключился он на меня, но я, как и мой персонаж, решил хранить молчание.

Что-то мне подсказывало, что это должно пощекотать ему нервишки. Ригсби хоть и хитрец, но трус, каких еще поискать нужно. В последнюю нашу встречу, он очень беспокоился о том, как бы Генри не изменил свои намерения касательно их общего замысла, и практически (кажется) дал ясно понять, что не допустит этого. Я помню, что Генри его недолюбливал и даже презирал, но показывал ли он это? Или скрывал свои эмоции? Знать бы наверняка. Изменение в моем поведении могли бы сильно напугать Ригсби, а испугавшись, он бы стал совершать ошибки…

Жаль мне так и не удалось проверить свою теорию. Ведь произошедший в тот момент взрыв вновь запустил смену декораций.

Люди – узники бесконечного цикла под названием Жизнь. Странно. Всю жизнь мы мчимся в вихре событийности, то погружаясь на самое дно пучины неизбежности, то возносясь к пористым вершинам собственного выбора, слепа веря, что нам позволено выбирать, и забывая о том, что исход всегда один. Но бывают моменты, когда однажды, очнувшись от иллюзорных оков довлеющего мира и оставшись один на один с хрупким отражением возможного горизонта событий, ты наконец понимаешь это.

Тьма все также окружает меня. В голове полнейший бардак. Кто я? Где я? В глазах все плывет. Мне не пошевелиться. Тело, будто налито свинцом, но оно движется. Не само. Меня несут. Но куда? Я что-то бормочу. Что-то не связное. Не исключаю, что со стороны это похоже на мычание. Но мне отвечают. Только я не пойму что. Слова рассыпаются на бессвязные звуки, стоит их только услышать. Ну же, напрягись! Опять что-то бормочу и получаю ответ. Главное услышать!

– Тиши… Тише… Мы почти выбрались…

Голос тихий, словно доносится из-под воды. Чей он? Не могу вспомнить.

Руки колет от холода. Что же со мной произошло?

Напряги память. Что ты помнишь?

Взрыв.

Я очнулся стоя у окна в небольшой гостиной, которая, судя по шкафам с книгами, служила ее хозяевам еще и библиотекой. Почти все свободное пространство было занято тремя диванами в золотой обивке, двумя такими же креслами, двумя кофейными столиками и высокими напольными часами, стоящими возле облицованного светло-серым камнем камина. В комнате было светло за счет больших панорамных окон, которые выходили на цветущую садовую лужайку, где сейчас играли дети, а взрослые, расположившись на ротанговых креслах под натянутым тентом, мирно вели беседу и пили чай. С гостиной на улицу вела широкая белая дверь, которая сейчас была отрыта, и в которую в этот самый момент вбежал мальчик лет пяти в серых шортах и белой рубашке, чуть не сбив с ног женщину несущую поднос с чайником.

– Мама, мама, – обратился он ней чуть не плеча, – Артур лопнул мой шарик!

Артур? Неужели… Я снова в воспоминаниях Генри. В воспоминаниях более далеких и глубинных, чем прежде.

– Тише, тише, милый, – ласково обратилась к ребенку женщина, ставя поднос на ближайший столик. – Ты не же хочешь, что бы отец увидел твои слезы, – сказав это, она присела на корточки и смахнула слезы с мальчика.

– Нет, – шмыгнув носом, ответил тот.

– Вот и славно, – женщина улыбнулась, нежно обняв сына. – Ты должен быть сильным и смелым, помнишь?

– Да, – мальчик отпрянул от матери. – Но тот шарик… Я хотел подарить его Лиззи. У нее завтра день рождения.

– Вот оно как, – женщина задумалась. – Но я, кажется, кое-что придумала! Мы найдем для Элизабет новый подарок!

– Но где мы его найдем?

Женщина хитро улыбнулась:

– Не хочешь потом мне помочь разобрать вещи, что привез твой отец?

– Те, что он привез с раскопок?

– Ага.

– А он не будет против?

– Да, думаю, будет, – тяжело вздохнув, ответила женщина. Но подмигнув, весело добавила: – Только если узнает.

– Спасибо мама! – Генри буквально сиял от счастья.

– Что здесь у вас происходит? – суровый мужской голос прервал воцарившуюся идиллию.

Я обернулся. В дверях, ведущих в сад, стоял высокий, крупный, темноволосый мужчина с усами и бакенбардами. На нем был темно-зеленый твидовый пиджак светлая рубашка под ним, песочного цвета брюки и черные ботинки. Выглядел он сурово и… монументально, словно ожившая статуя.

– Генри помогал мне искать сережку, – поднимаясь на ноги и отряхиваясь, добродушно произнесла женщина. – Как там гости? – она взяла со столика поднос с чайником и подошла к мужчине.

– Как и всегда, – недовольно буркнул мужчина. – Утомляют меня своими беседами.

– Ты сам их пригласил. Помнишь? – женщина передала ему поднос, а после поцеловала в щеку, встав при этом на мыски.

– Я все еще не понимаю, почему мы сами должны разносить подносы? Как будто у нас нет прислуги!

– Тише, тише, милый, – женщина поправила его темные волосы. – Мы вполне в состоянии сделать это сами. Поэтому будь паинькой, отнеси этот чайник миссис Колдвотер, пока я проверю как там клубничный пирог.

Мужчина что-то неодобрительно пробурчал, поцеловал свою женушку в щеку и послушно вернулся в сад. А я же последовал за юным Генри и его матерью.

Они прошли длинный коридор, стены которого были завешаны портретами членов семьи, поднялись по чугунной винтовой лестнице на второй этаж, прошли узкий темный коридорчик и очутились в просторной комнате, больше похожей на музейный зал, чем рабочий кабинет. Почти все свободное пространство занимали два ряда стеклянных стеллажей, хранящих на своих полках различные виды древних орудий и украшений. Остальное свободное пространство занимал рабочий стол и несколько тумбочек с каменными бюстами либо просто частями статуй. Генри и его мать прошли в дальнюю часть комнаты, где на полу около стола стояло несколько не разобранных коробок и ящиков, про которые, видимо, ранее и упоминала женщина.