Михаил Парфенов - Истории Ворона [сборник litres]

На свою долю Матвей мечтал рвануть в Москву. Прогуляться по Красной площади, поглазеть на Кремль, а может, даже попасть на какую-нибудь встречу с первым космонавтом. Придумать вопрос похитрей, задать его из зала. Если, конечно, хватит мозгов на нормальный вопрос.

Еще раз пройдясь ветошью по стеклу, он сунул ее в карман, удовлетворенно оглядел результаты своего труда. С другой стороны, на приборной панели, лежала пачка папирос, оставленная Злотым. Матвей сунул руку в окно, вытащил папироску, достал из перчаточника спички. Бог с ним, с вопросом, лучше всего будет попросить у Гагарина закурить. Вот так, просто, будто у какого-нибудь колхозника, попавшегося навстречу. Не откажет ведь. Матвей затянулся и уставился в небо. Гагарин Гагариным, а к ним оно, похоже, особой симпатии не питало – с востока, с холмов, наползала сизая распухшая туча. Вот и кончились ясные деньки.

– Эй, Мотька! – позвал Злотый, возникнув в калитке. – Давай-ка сюда.

Его голос и интонация насторожили Матвея. Почему-то подумалось, что стоит сунуться за забор, как поляк набросится с ножом. Тем не менее он подошел и последовал за старшим, когда тот повел его через двор к приземистому, покосившемуся хлеву.

– Ты ж деревенский, – сказал Злотый. – Глянь, что это за беда?

Матвей, пригнув голову, шагнул в пахнущий палой листвой полумрак. В двух дощатых загонах лежали мертвые козы. Помутневшие глаза их просели внутрь, а вывалившиеся из оскаленных, окоченевших пастей языки были сухи, словно готовая к употреблению махра. Деревянную стену над одной из туш покрывали темные пятна. Приглядываться, чтобы различить оттенок, Матвей не стал. Вынырнул на свежий воздух, покачал головой:

– Хрен их знает. Может, мор напал какой.

– Потому и людей нет? – задумчиво спросил Злотый.

– А их нет?

– Слышь, как тихо? Ни людей, ни собак. Двигай за мной, в хате еще кое-что покажу.

Поднимаясь по ступеням, Матвей заглянул в собачью будку возле крыльца и убедился, что та пуста. В доме он сразу, едва переступив порог жилой комнаты, понял, что хотел показать ему старшой: юго-восточный, красный угол был пуст и выжжен. Полочка для икон обуглилась, стена за ней тоже. Копоть расплывалась по потолку неприглядной кляксой, на полу валялись обгоревшие клочья ткани. Там же, на полу, Матвей заметил следы – грязные отпечатки мужских ботинок. Грязь была давно засохшей и абсолютно черной.

– Встречал такое? – спросил Злотый после пары минут молчания. – Хоть раз?

– Нет. Думаешь, это что-то значит?

– Думаю, – старшой сплюнул себе под ноги, – мы здесь ни хера не найдем.

– Они спалили доски и свалили?

Злотый осторожно приблизился к бывшему красному, а теперь черному углу, провел пальцами по опаленному дереву, поскреб уголь ногтем, пошарил на полке, потом покачал головой.

– Доски не жгли, – сказал он, отряхивая ладони от сажи. – Их прихватили с собой.

Матвей недоуменно осмотрелся. Комната казалась вполне обычной: простенькие половики, давно выцветшие обои, самовар на подоконнике. Несколько фотографий в самодельных рамках. Аккуратно свернутая шерстяная шаль, перекинутая через спинку стула. Возле печи сложены были дрова, а на столе, на скатерти одного с обоями цвета, стоял стакан с чаем. За исключением обезображенного красного угла и черных следов возле, ничто здесь не указывало на случившуюся беду. Казалось, хозяева вот-вот проступят сквозь прозрачный свет, льющийся из окон, соткутся из плавающих в нем пылинок и займутся обычными своими делами. В деревенском доме дела завсегда найдутся.

– Видал, в сенях ни бушлатов, ни фуфаек нет? – сказал Злотый. – Ни валенок, ни галош.

– Ну и что? Тепло же.

– Тепло, едрена мать! – фыркнул старшой. – Кто из нас деревенский: ты или я? Это днем тепло. А на рассвете? А? Когда баба скотину встает доить? Хер там, а не тепло. В том и дело. Должны висеть верха, а их нет. Сейчас запаришься в таком ходить, значит – взяли с собой, чтобы ночью кони не двинуть с холодрыги. Утекли они.

– Ну, значит, и нам пора. – Матвей попытался улыбнуться, но ничего не вышло.

Улица встретила их влажным сумраком. Туча, еще совсем недавно маячившая на горизонте, теперь нависала над деревней тяжелым бесформенным трупом. Воздух пах илом.

– Надо ехать, – сказал Матвей. – Как бы не застрять тут.

– Погодь, – одернул Злотый. – Давай уж наверняк.

Сложив ладони рупором у рта, он принялся орать во всю глотку, требуя у жителей выйти и помочь двум заплутавшим сотрудникам этнографической экспедиции. Никто не отозвался, никто не появился, лишь мертвые серые окна смотрели на крикуна. Смолово молчало и словно бы ежилось под порывами прохладного ветра, притащившего с гор тучу.

– Курва, – поморщился Злотый, выждав пару минут. – Дохлый номер. Давай еще пару хат глянем. Не доски, так хоть мелочишку какую наторгуем.

Матвей только плечами пожал. Спорить не собирался, но, по его мнению, в багажнике «Победы» в брезентовом рюкзаке лежало уже достаточно добычи, чтобы признать их маленькое предприятие удачным. Деревенские не слишком охотно меняли доставшиеся от прадедов потемневшие, потрескавшиеся иконы на качественный и красочный, но откровенно дешевый новодел, однако находились такие, кто подобному бартеру был очень даже рад. А некоторым хватало и бутылки «Охотничьей». Будь Матвей главным, прямо сейчас отправился бы в обратный путь, тоже менять раскрашенные доски на раскрашенные бумажки – только на те, которые действительно помогут начать новую жизнь.

Вместо этого он осмотрел еще четыре двора. Дохлые свиньи, дохлые козы. Незапертые двери, аккуратно застеленные постели, посуда на столах, в печах кастрюли и чугуны с не успевшим скиснуть супом – везде одно и то же. И обгоревшие, опустевшие красные углы. И черные следы на полу. То ли от сапог, то ли от ботинок. Такое ощущение, что кто-то методично обходил покинутую жителями деревню, проверяя, все ли ушли. Может, этот кто-то и иконы забрал.

Когда Матвей, чертыхаясь про себя, вышел из четвертого проверенного дома, Злотый ждал его у машины.

– По хер, – сказал он, махнув рукой. – Сваливаем.

– Куда? – с надеждой спросил Матвей.

– Дальше по карте, – осклабился старшой. – Там севернее еще пара мест. Может, заодно узнаем, что тут стряслось.

Матвей кивнул и сел за руль. Потер пальцами уставшие глаза, наливающиеся тупой пульсирующей болью. Чертово Смолово сломало его хорошее настроение об колено.

– Заводись, – просипел сзади Злотый. – Не тяни.

Матвей подчинился. Когда они выезжали из деревни, пошел дождь.

Тусклый свет фар выхватывал свисавшие над проселком крючковатые лапы ветвей. Матвей сосредоточенно крутил баранку, пытаясь вывести «Победу» из колеи, по которой машину тащило уже полчаса, но его то и дело стягивало обратно. Матерясь вполголоса, он налегал на руль, с хрустом переключал передачи под неодобрительным взглядом Злотого, высматривал сухие участки, но казалось, будто впереди до самого края ночи будут тянуться склизкие оплывшие стенки накатанной тракторами канавы.