Виталий Конеев - Гнев Бога

И он вновь плакал и зло бросался на землю, чтобы сделать себе больно, мстя уже себе за те слова, которые он сказал побуждаемый страхом за свою жизнь и, видя мысленно осуждающие лица собратьев-фарисеев. Они никогда не смогут ему простить то, что он объявил от их имени приход Мессии.

Антипатр, примчавшись в Иерусалим и видя, что иудеи лежали на улицах вокруг дворца Ирода Великого и, понимая, что вооружённого столкновения между горожанами и легионерами не будет, мгновенно увял душой, поскучнел и, укрывшись в своём дворце, начал обильно угощать себя вином.

Когда к нему пришёл римский офицер с приглашением от Понтия Пилата явиться к последнему, представиться и отчитаться за действия галилейских бунтовщиков, Антипатр поперхнулся напитком и, отбросив чашу, вскочил с ложа.

Опьяневший больше от ярости, чем от вина, царь не сразу нашёл взглядом надменного римлянина. Наконец, увидел, что офицер стоял перед ним, небрежно отставив ногу и, как показалось Антипатру, улыбался ему презрительной улыбкой. Царь готов был кинуться на римлянина с ножом, однако сотник Кондратий загородил ему дорогу.

– Государь, недостойно тебе говорить с этим человеком. Отпусти его с миром.

И Антипатр, глубоко вобрав в себя воздух, шумно выдохнул и, чувствуя лишь раздражение и досаду, отвернулся от офицера, снова возлёг на ложе и принял новую чашу от слуги. А так как римлянин молча ждал ответ царя, тот, выдержав долгую паузу, за время которой он неторопливо съел куски мяса и гроздь винограда, бросая в сторону посланца прокуратора кости и с удовольствием наблюдая, как свора его охотничьих собак с лаем металась под ногами офицера, угрюмо сказал:

– Если прокуратор хочет говорить со мной, другом Цезаря, то пускай он приедет ко мне в Тибериаду. Там ему скажут мои люди, когда я смогу принять его.

Римлянин, не скрывая презрения, улыбнулся царю.

– Ты, Антипа, забываешь о том, кому ты обязан тем, что пока имеешь тетрархию. – И уже уходя, он бросил через плечо жестоким голосом: – Твои слова похожи на оскорбление Величия Рима.

Антипатр, потрясённый этой фразой, в страхе за своё будущее, а так же, страдая от унижения, быстро сел на ложе и простёр было руку в сторону уходившего римлянина, чтобы задержать его. И тут же, вспомнив беспощадного гордого отца, он с ненавистью глянул на свою трусливую руку и впился в неё зубами, прокусив до кости. После этого он вновь лёг на ложе и, приказав принести как можно больше вина, начал смотреть в потолок, размышляя о том, что его жена Иродиада, как всегда не любила его и была холодна с ним, и что есть где-то рядом человек, которого она обожала и готова была ему для ласки своё роскошное тело.

Антипатр застонал от страстного желания любовных объятий этой женщины. Чувство было так велико, что царь мгновенно забыл о прокураторе, об оскорблении, думая только об Иродиаде.

Она, между тем, находилась поблизости от Иерусалима, ожидая, когда закончится противостояние горожан и Понтия Пилата и с удовольствием слушала бесчисленные истории о жизни царей, которые рассказывал её астролог Латуш.

Когда римский легион покинул Иерусалим, Иродиада, в окружении своих придворных, лёжа в закрытых носилках на мягких подушках, направилась в город. Латуш, сидя рядом с нею, откинул занавеску и внимательно стал осматривать мощные оборонительные стены Иерусалима, что одна за другой прикрывали город с северной стороны. С прочих сторон из-за отвесных горных скал город был неприступен. Стены, как внешняя первая, так и вторая – древняя– были сложены из огромных каменных блоков, которые прилегали настолько плотно друг к другу, что их места соединений даже вблизи было едва заметно. И всякому путнику, входившему в город, стены казались высокими скалами, в которых через равные промежутки расстояния были встроены крепостные башни. Каждая из них не уступала размерами замку Антония и могла вместить в себя огромный многотысячный гарнизон защитников. Эти монументальны стены и башни поражали всех своей высотой и шириной, убеждая всякого человека в своей неприступности. Они были чудом света.

Взгляд египтянина скользнул в левую сторону от ворот, в которые уже вступила колонна спутников Иродиады и остановился на замке Антония, рассеянно улыбаясь, Латуш тихо сказал:

– Вот где римляне ворвутся в город под руководством Цезаря Тита Флавия…Но почему я это вижу?

Он откинулся на подушку, закрыв глаза, а его сознание, раскручиваясь в глубинах памяти, пролетев над многими событиями, стремительно открывало картины осады Иерусалима в год его гибели и в четвёртый год римско-иудейской войны, наиболее жестокой и трудной для Рима… Вдруг астролог встрепенулся и, выглянув из-за навески на улицу, смеясь, схватил кого-то за руку и заставил войти в носилки.

Это произошло так быстро, что когда Иродиада подняла взгляд на незнакомца, то он уже сидел перед ней и зачарованно любовался ею. Это был Иуда.

И они оба, ничуть не удивлённые этой внезапной встречей, стали безотрывно глядеть в глаза друг друга, насыщая и утоляя голод долгой мечты: хотя бы на мгновенье увидеть потерянного любовника. Медленно тянулось время, а они не могли насладить свои глаза, ни о чём не думая, ничего не слыша, подчиняясь только зову Природы, испытывая блаженство и счастье от того, что тот, о ком только что думалось, сидел рядом. Но вот когда они утолили жажду созерцания облика другого, их руки стали осторожно касаться одежды друг друга, увеличивая в душе каждого из них чувство блаженства. У любовников пресекалось дыхание. Взволнованные, потрясённые внезапной встречей Иродиада и Иуда прижимали к своим губам и целовали одежду, как часть любимого человека. А едва их руки встретились, Иродиада ощущая, как прохладный ручеёк наслаждения заструился у неё в груди и скользнул вниз – к животу, вызывая в нём трепетную дрожь, наполняя всё тело чувственным желанием. Она опустилась на колени, перехватила руки Иуды и покрыла их поцелуями. И, страшась его ласки в присутствии Латуша, Иродиада начала тихо повторять, как заклинание, нежным, чувственным голосом:

– Иуда, как прекрасно твоё имя…как прекрасен запах твоего тела…какое блаженство видеть тебя рядом.

И она осторожно трогала пальцами его лицо, стараясь убедиться, что это не сон и что она действительно видела перед собой Иуду.

Спустя короткое время, Иуда был тайно внесён в носилках во дворец Антипатра на женскую половину. И сидел на ложе, в ожидании царицы, которая вскоре появилась в сопровождении служанок. Она стремительным шагом вошла в зал в лёгком прозрачном одеянии, сквозь которое хорошо было видно её изящное тело, благоухающее ароматными маслами. Она остановилась против Иуды, уже вздрагивая и глубоко вздыхая от предчувствия будущих ласк и обьятий.