Виталий Конеев - Гнев Бога

Служанки медленно сняли с царицы её невесомые одежды и замерли, возбуждённо глядя на Иродиаду ина Иуду.

Она легла рядом с ним и, схватив его руки, провела ими по своей груди, по животу, задержала их между ног, умоляюще восклицая сквозь зубы дрожащим голосом:

– Ну, скорей…скорей, я не могу…

И когда Иуда наклонился над её телом, она стала изгибаться, словно в конвульсиях, рывком приблизила к нему свои трепещущие бёдра, обхватила руками его голову и прижала её к низу живота. Он впился губами в её сладкое место, в котором трепетала маленькая пунцовая плоть, начал покусывать её. Иродиада вскрикнула и, вцепившись ногтями в его бёдра, потянула его вверх. И сама торопливо ввела его фаллос в себя. Он вошёл в её нежную плоть, и царица закричала столь сладострастно, чувственно, что служанки, которые широко открытыми глазами, едва дыша, смотрели на Иродиаду и Иуду, вмиг ослабли ногами и опустились на колени, не отрывая взгляда от того, что происходило на ложе.

Иродиада, изнемогая от чувства любви к Иуде, мечтавшая много раз об этих минутах, помня, что она делала в мечтах о Иуде, быстро отстранила его бёдра от себя, со стоном чувствуя, как великое блаженство покидало её возбуждённую плоть. Она развернулась к его ногам, благоговейно сжала пальчиками его фаллос и, как великую сладость, начала погружать его в свой рот. А Иуда в это время ласкал губами, языком её влажную плоть.

Глава тридцать седьмая

Иешуа, уверенный в том, что с Иудой ничего плохого не могло произойти, ждал его несколько дней. Находился в доме Лазаря, того друга, которого Иешуа спас перед жертвенником в храмовом комплексе много лет назад. Лазарь жил в городке Фивания по другую сторону горы Елеонской.

Ожидание затянулось. Ученики протестовали, изнывая от скуки и желая, как можно быстрей покинуть враждебную для них Иудею. Учитель же, впервые за два года, словно пробудившись после слов Иуды, сказанные им в Гефсиманском саду, стал замечать нечто иное в тех людях, которые внимательно слушали его. И ученики заметили, что их любимый раввуни вёл себя не так, как раньше.

Иешуа, всегда уверенный в правде того, что он говорил, но никогда не живший убогими интересами простого народа, а значит, не знал народ – искренне был убеждён, что каждый из его соплеменников, будь то землепашец или пастух, был равен ему – учителю, и если не мог сам сказать что-либо умное, то легко понимал слова Иешуа. И вот теперь, когда любимый из его учеников – Иуда, умница, сказал, что не одобрял его учение, хотя был верен ему душой и готов был пойти за него на смерть. То тогда что же думали другие, до которых не доходил смысл поступков Иешуа и его слова и которые не дорожили учителем, как Иуда?

Неужели он, пройдя по городам и деревням Палестины, оставил в душах людей только сладостное умиление. И люди будут помнить его добрым словом:

– Вот был человек. А уж говорил – то как хорошо. Мы все так плакали…

– А что он говорил?

– Да что-то хорошее, а теперь забыли.

Учитель, взволнованный и растерянный, запершись от своих учеников в комнате, тихо плача, сидел в углу на лавке. Ему было жалко народ, который он не в силах будет когда-либо поднять до себя.

Безумный страх охватил его нежную душу: он не мог зародить и песчинку своей правды в умы людей. А его слова, если они и останутся и будут повторяться кем-либо в будущем, проповедники постараются исказить, предать им любое значение, ведь так поступили со Священным Писанием фарисеи и книжники.

Впрочем, он – Иешуа – не велик. И его имя затеряется во времени, как сотни других имён проповедников.

Иешуа ударил себя по коленам кулаками, вскочил на ноги и воскликнул:

– Видит Бог, не о славе думаю своей, но о человеках! А нужен ли я им с тем, что принёс для них?

Сомнение впервые поразили душу учителя. Он открыл дверь и окликнул учеников, которые, заслышав его голос, немедленно прибежали. Учитель начал торопливо обнимать их, вопрошая:

– Веруешь ли ты в меня, возлюбленный брат мой? – И, слыша в ответ твёрдые слова: «Верую, раввуни!» Иешуа плакал и чувствовал, что сомнения покидали его душу. И в то же время, глядя в простодушные лица братьев, он с грустью вздыхал, думая: «Нет, эти меня не понимают. А ведь живут рядом и ходят со мной каждый день… И вот дрались и ненавидят друг друга. Но почему я был так уверен два года назад, что едва приду в Палестину, как зажгу сердца людей? И не зажёг ни одного».

Он внимательно смотрел во встревоженные лица учеников, что-то им говорил, спрашивал, обнимал и целовал, размышляя: «Да, они добрые, пока я с ними и стою в глазах у них, а если уйду? А вот придёт другой человек, жестокий, озлоблённый, и они повторят его…»

Отослав учеников из комнаты, Иешуа вновь погрузился в размышления.

Почему добро не долговечно, почему оно не нужно людям? А ведь это самое ценное, что есть в мире.

Где-то за окном прозвучал радостный крик Петра:

– Смотрите! Фарисей Савл идёт! Вот уж я ему сейчас рёбра наломаю! Братья, сюда!

Иешуа выскочил из дома, увидел, как его ученики, злорадно смеясь, с поднятыми кулаками и палками окружили изумлённого от страха фарисея, бросился к ним. Он окликал учеников по именам и, делая протестующие жесты, подбежал к Савлу, обнял его, поцеловал и с укором в голосе обратился к остальным:

– Это брат наш любимый. Кто поднимет на него руку, да не увидит Царствие Божия.

И пошёл назад. Ученики удивлённо смотрели ему в спину несколько секунд, а потом побежали за ним, сердясь на него и дёргая за одежду, галдя:

– Учитель, да что у тебя за память такая? Он же уморить тебя хотел, фарисей проклятый!

Они остановили Иешуа и начали укорять его в глаза. Он, ничего не говоря в ответ, ушёл в дом с убитой душой.

Ученики встали в кружок на пыльной улице. Андрей, опасливо покосился в сторону Петра и осторожно сказал:

– Ну, вот, видите: какой он?

Фома выступил вперёд.

– Надо быстрей просить у него Царствие Божия. А то, что-то я не верю, что мы так долго живыми будем ходить.

– Да, – со вздохом откликнулся Пётр. – Он всегда может вернуться в Царствие Божия, а мы как?

Ученики подняли головы, обратили свои взоры в небо, тыча в него пальцами. Кто-то невнятно сказал:

– Вот наступит судный день. Наш Мессия будет восседать на царском седалище и судить людей. А кто из нас воссядет по левую и правую руку от него?

И тут же вся братия, едва прозвучал этот вопрос, рванулась в дом, отбрасывая друг друга с пути, с грохотом и криком ворвалась в комнату, где ходил из угла в угол Иешуа, и вновь загалдела:

– Кого ты посадишь в Царствии своём по правую руку, Мессия?!

Он устало взглянул на них, ничуть не удивляясь их словам, и вдруг просиял улыбкой, говоря себе: «Да ведь они дети неразумные. Что же я от них требовал ума взрослого?»